Толсты́е: безвестные и знаменитые

«Энергия у мамá была громадная. <…> Главным её увлечением была музыка. Мало того, что она часами играла гаммы, экзерсисы Ганона. <…> Она играла пьесы с начала до конца бесконечное число раз, неизменно делая одни и те же ошибки, громко стуча по клавишам плохо гнущимися пальцами».

Причина ссор – странные, труднообъяснимые желания главы семейства. Сначала он хотел всю свою собственность раздать крестьянам, затем сошлись на том, что его состояние будет поделено между женой и детьми. Но этого патриарху показалось мало – он захотел отказаться от прав на свои сочинения, в результате чего семья лишалась значительных доходов. Можно понять возмущение Софьи Андреевны – она родила ему восьмерых детей, не считая тех, что умерли в младенческом возрасте, она вела хозяйство, трудилась над корректурой его романов по ночам. А вместо благодарности – каприз взрослого ребёнка, которому стало недостаточно славы писателя, теперь он вообразил себя мессией, способным привести мир к справедливости и процветанию.

В последние годы семейный конфликт обострился в связи с намерением Толстого составить завещание. Лев Николаевич хотел юридически оформить отказ от авторских прав, а для Софьи Андреевны это словно острый нож – ну как она будет помогать нерадивым детям, если семья лишится доходов от издания произведений всемирно известного писателя?

«Мне легко было не сердиться на мать, когда я чувствовала, что она больна, но когда я видела в ней материальные побуждения, видела, как она боялась завещания, мне трудно было, по примеру отца, добро относиться к ней. Я завидовала сестре Тане. Она была счастливее меня. Она не могла поверить, чтобы матерью руководили какие-либо корыстные цели, она видела в ней нервнобольную, измученную мать, любила и жалела ее. Господи! Если бы я могла – насколько мне было бы легче».

Кто же из сестёр был прав? Уже одно то, что Александра заботу матери о благополучии семьи свела к обыкновенной корысти, говорит о том, что дочь была необъективна при оценке этого конфликта. Она не могла допустить, что великий отец хотя бы в чём-то ошибался – неправы те, кто не принимал его учения, они и заслуживают всяческого порицания.

По словам Александры, ещё одним поводом для скандалов стали дневники отца. Якобы Софья Андреевна опасалась, что муж написал там оскорбительные для неё слова, которые со временем, после опубликования дневников, станут всем известны и нанесут непоправимый ущерб репутации семьи, скажутся на отношении общества и к ней, и к её детям:

«Мамá кричала: "Убьюсь, отравлюсь, если отец не велит отдать мне дневники! Дневники или моя жизнь!"».

Возникает впечатление, что всё это придумано. Словно бы Александра задалась целью непременно доказать, что это мать довела великого отца до смерти, а всему виной её характер:

«Врачи не нашли у матери признаков душевной болезни, но крайнюю истерию, "паранойю". Они советовали во что бы то ни стало разлучить отца с матерью. Но как только они сообщили об этом мамá, поднялась страшная буря, она ни за что не хотела на это согласиться».

Осенью 1910 года Александра на время покинула Ясную Поляну, чтобы не провоцировать семейные скандалы – мать всё время приставала к ней с расспросами: составил ли отец завещание или ещё нет? Спрашивала и о том, где дневники, и требовала их уничтожить. Тем временем здоровье Толстого ухудшалось, приехали дети, и состоялся откровенный разговор, в котором Александра снова обвиняла мать:

«Я рассказала, что уже несколько месяцев наблюдаю, как мать истязает отца, как она всех разогнала, считая, что все люди виноваты, плохи за исключением её, как она добивалась прав, дневников, как заставляла отца с ней сниматься и что ей руководят корыстные цели».

В конце октября Толстой тайно от всех, кроме любимой Александры, покинул дом и уехал в Шамордино, откуда намеревался отправиться в Болгарию или на Кавказ, к своим единомышленникам. Дети снова собрались, чтобы принять какое-то решение. И снова Александра стала обвинять собственную мать:

«И я стала говорить о том, что много, много раз за эти пять месяцев сплошного страдания умоляла их помочь, разлучить, хотя бы на время, родителей, поместить мать в санаторию, и каждый раз они спешили уехать, кто к своей семье, кто к службе. Теперь отец ушёл, и вот, вместо того чтобы радоваться, что он наконец освободился от страданий, они упрекают его и думают только о том, как сделать, чтобы он вернулся и снова принял на себя ярмо».

Но всё напрасно – жаркие споры, взаимные обвинения и поиски приемлемого для всех решения изрядно запоздали. Толстой в дороге простудился, и через несколько дней его не стало. Однако каждый из детей остался при своём мнении относительного того, что произошло в семье. Поэтому и через двадцать лет Лев Львович не мог без возмущения читать воспоминания своей сестры.