Толсты́е: безвестные и знаменитые

Скорее всего, кто-то из приятелей просветил Льва-младшего – мол, все эти кухарки на железнодорожных станциях исполняют обязанности проституток, обслуживая всех подряд. Впечатлительный молодой человек мог уверить себя в том, что заболел, опасался последствий и мысленно готовился к самому худшему. По сути, он повторил путь своего отца, если иметь в виду душевные страдания. Только результат был совсем иной: Лев Николаевич стал профессиональным писателем, а Лев Львович так и остался дилетантом. Причина его неудачи в том, что он старался подражать отцу, а для того литературный труд стал единственным выходом из положения, спасением от тяжких дум. Жаль, что Льву-младшему никто не подсказал… Впрочем, маловероятно, чтобы это помогло – принято считать, что талант на детях отдыхает.

Состояние Лёвы нельзя объяснить только усталостью и впечатлениями от страданий голодающих людей. Софья Андреевна вспоминала, как провожали тот ужасный год:

«И вот в то время, как в зале горела ёлка и дети, веселясь, получали свои подарки,  кто-то позвонил, послышались шаги на лестнице, дверь отворилась, и вошел Лёва. Это был не человек, а привидение. Как только я на него взглянула, так и замерла на месте. Всё веселье погасло сразу. Он был худ ужасно. Когда он улыбался, зубы были как-то особенно видны, щёки вваливались и делалось жутко».

Ко всем свалившимся на его голову испытаниям добавилось ещё одно – бросив университет, Лёва должен был либо пойти служить в армию простым солдатом, либо отправиться в тюрьму. Он выбрал вовсе непотребный вариант – пошёл служить, отказавшись принимать присягу. В итоге сына известного писателя пожалели и «списали» ввиду непригодности к военной службе. Позже Лев Львович писал в своих воспоминаниях, что все эти перипетии сказались на здоровье и он «заболел долгой нервно-желудочной болезнью».

В течение трёх лет его пытались вылечить лучшие московские и парижские врачи, но безуспешно – по их мнению, Лёве «грозят или смерть, или сумасшествие». В феврале сестра Татьяна отправилась в Париж, чтобы ухаживать за братом, и вот что она написала в дневнике:

«Лева всё плох и ужасно духом низко пал. Избави бог мне его осуждать: я, может быть, была бы гораздо хуже его; но грустно видеть человека, который так снял с себя всякие нравственные обязательства. Часто он опоминается и старается думать не только о своей болезни, но сейчас же опять в неё погружается».

Какие нравственные обязательства Лев Львович с себя снял – это осталось неизвестно. Можно лишь предполагать, что прогрессирующая болезнь грозила ему полной потерей личности. В Париже за лечение взялся известный психиатр Эдуард Бриссо. В дневнике Татьяны есть фраза, которую она записала после разговора с ним:

«Говорит, что болезнь его вся от нервов, оттого, что он целый день смотрит на язык, щупает живот и смотрит на свои испражнения».

Так и не дождавшись улучшения, Татьяна и Лёва возвратились в Москву, где за него вновь взялись московские врачи. Но своего спасителя Лев-младший нашёл только в Швеции – суть метода доктора Вестерлунда состояла в том, чтобы уговорить пациента заниматься тем делом, которое бы соответствовало его возможностям. Когда-то Льву Николаевичу помогло написание дневников, переросшее в сочинение литературных произведений, ну а Льву Львовичу было предложено занятие попроще – он переплетал книги и вышивал подушечки. Как бы в благодарность за своё спасение недавний пациент женился на дочери Вестерлунда. Впрочем, в книге воспоминаний «Опыт моей жизни» Лев Львович утверждает, что сам справился со своей болезнью:

«Дружба с отцом стоила нам дорого… Я же поплатился долгой и тяжелой болезнью, которую победил только благодаря тому, что навсегда похоронил и осудил толстовское учение, взятое в его целом, и, выбравшись из полудикой, бестолковой России, увидел и понял рациональный и организованный Запад».

Что ж, пусть спасителем будет Запад, тем более, что Швеция в той же стороне, хотя и гораздо севернее Берлина и Парижа.

После отказа Льва Николаевича от собственности в 1892 году и раздела имущества между женой и детьми, Лев-младший мог бы спокойно продолжать свои занятия в Ясной Поляне или в московском доме. Однако если глава семейства сумел добиться выдающихся успехов в литературном творчестве, так почему же его сын должен ограничиться вышиванием подушечек?

Лев Львович вообразил себя писателем. Такому решению вроде бы есть обоснование – как пишет Басинский, «все дети Толстого были литературно талантливыми людьми и оставили после себя наследие в виде дневников и воспоминаний, а также замечательной переписки». Однако грамотность, умение писать длинные письма и вести дневник, связно излагая свои мысли и чувства на бумаге, не имеют никакого отношения к таланту. Это не какой-то божий дар – это естественное свойство, даже обязанность культурного, образованного человека. Следует добавить, что дети Толстого несомненно прочитали его повесть «Детство», что было им вполне по силам, поэтому в воспоминаниях детей заметны тот же стиль изложения и те же интонации.