Том 1

Он пробежал метров пятьдесят — шестьдесят, зная, что его догоняют Дмитриев, Зимин и Степанов, потом оглянулся и, зажигаясь волнением, увидел, что за ним возбужденно, россыпью бежали люди — весь взвод, и он со знакомым чувством радостной боли и азарта крикнул в полный голос:

— Вперед! Вперед!

Ветер колючим холодом резал, корябал лицо, но тело от движения наливалось жизнью, и тут Мельниченко с удивлением услышал смех. Он не ошибся: он услышал за спиной прыскающий смех Гребнина:

— Миша!.. Ей-богу, умру… Ты сейчас похож на верблюда, который бежит по колючкам! Посмотри, Ким, как Мишка бежит вприпрыжку. Фу-ты! Даже в рифму вышло!

Шоссе было уже метрах в двухстах, и Мельниченко ясно видел мчавшиеся по нему машины, гладкий, как стекло, асфальт, холм у шоссе, голубую щель оврага, которая заметно приближалась, а снег, покрытый коркой льда, зеркально мелькал под ногами, вспыхивая отраженным солнцем.

— Вперед!

Он бежал не оглядываясь, но теперь понимал, что брошенная им искра возбуждения не потухла, а разгоралась, словно раздуваемая вторым дыханием, тем знакомым азартом порыва, что сумел подчинить ему, увлечь за собой предельно усталых людей.

Капитал добежал до оврага и здесь перевел дух.

— Сто-ой!

К нему, окутанные паром, подбегали Дмитриев и Степанов, их догонял Зимин; грудь у него заледенела от дыхания, отсвечивала металлическим панцирем; он никак не мог отдышаться и, подходя мелкими шажками к Мельниченко, пошатывался, ошеломленно глядя на капитана, мальчишеское лицо его, докрасна обожженное морозом, выражало одно: «Я не подвел вас, правда?» — и, покачиваясь, как если бы собирался упасть на землю, он, с трудом придерживая вращающуюся катушку, вдруг неожиданно прерывистым всхлипом засмеялся:

— Вот так в атаку, да, Степанов?..

Капитан подозвал Дмитриева. Тот приблизился, не говоря ни слова, лицо его точно подсеклось после бега, сразу похудело.

— Вы успели за девятнадцать минут, — сказал Мельниченко. — В нашем распоряжении еще одна минута. Пусть люди передохнут, а вы действуйте, командир взвода.

— Зимин, связь!

— Где будете выбирать наблюдательный пункт? И почему идете во весь рост? Вас видно противнику! Бьют пулеметы!

— Наблюдательный выберу на холме. — Дмитриев пригнулся и, неожиданно поскользнувшись, упал на колени, но сейчас же встал, потирая грудь; его губы посерели.

— Что с вами? — спросил капитан.

— Ничего… ерунда… — проговорил Дмитриев почти шепотом и повторил: — Выберу энпэ на склоне холма…

— Всем окапываться! — крикнул Мельниченко.

И наклонился к Зимину, который, лежа на снегу, с ожесточением долбил лопатой.

— Связь, связь!

— Не… не готова, товарищ капитан, — ответил Зимин и, отбросив лопату, сильно подул в трубку.

— Вызывайте «Дон».

— «Дон», «Дон», я — «Фиалка»… «Дон», «Дон», я… Полукаров, где ты там? Спишь? Кто? Это я! — Зимин счастливо заулыбался. — Ну как ты? Ага! Понятно! А ты давай притопывай!

Он вскочил и доложил тоненьким старательным голосом:

— Связь готова, товарищ капитан.

— Хорошо. Доложите о связи командиру взвода.

— Слушаюсь!

Добежав до холма, Зимин кинулся на землю, пополз по склону, задыхаясь, позвал издали:

— Товарищ командир взвода,! Товарищ командир!..

Дмитриев сидел на скате холма, закрыв глаза, грыз комок снега, тер им себе лоб, и было похоже, ему смертельно хотелось спать. Услышав Зимина, он нахмурился, будто не поняв, о чем тот докладывал, хрипло спросил:

— Связь?

— Ага! То есть… так точно, — осекаясь, пробормотал Зимин.

— Эх ты, Зимушка, — сказал Алексей. — Давай связь. Я открываю огонь…

Глава седьмая

Весь мокрый от пота, Алексей шел по улице.

Невыносимая жажда жгла его. Зайти бы в любой дом, попросить напиться, зачерпнуть железным ковшом ледяную воду из ведра и пить, слыша позвякивание льдинок о край ковша, с наслаждением чувствуя, как обжигающая влага холодит горло.

Это было единственное, о чем он думал. У него болели шея и грудь; он ощутил эту боль, когда оступился возле холма, и потом она уже не прекращалась.

Он вбежал в умывальную прямо в шинели и шапке, открыл кран, подставил рот и долго глотал пахнущую жестью воду; еле перевел дыхание и снова жадно пил захлебывающимися глотками.

Вскоре его окружила тишина. Он был один в батарее. Все ушли в столовую, но мысль о еде была противна ему: его знобило и подташнивало.

Как приятно было раздеться и почувствовать чистую, хрустящую простыню, подушку под головой. Стуча зубами, он накинул поверх одеяла шинель, пытаясь согреться. Но как только тепло охватило его, мгновенно представилось: медсанбатская машина в слепяще-морозной степи и человек без сапог зигзагами бежит, скачет по сугробам, крича и падая, а его догоняет маленькая медсестра с испуганным лицом. Что это такое? Ах да, это комбат Бирюков, заболевший тифом, в беспамятстве выскочил из машины и кинулся искать батарею…

Потом ему захотелось вспомнить что-то хорошее, светлое, чистое, что случилось недавно… Где? Когда случилось?