Том 1

— Слушай, мы с тобой просто нечаянно встретились. Я ничего не буду докладывать. Ты о себе доложишь сам: мол, курил — и все. Идем!

Он сказал это и, не дожидаясь ответа, пошел к выходу; Борис выругался и вышел следом, с треском хлопнув дверью.

Алексей стоял на крыльце, засунув руки в карманы, и ждал.

— Либеральничаешь? — разгоряченно заговорил Борис. — С такими субъектами поступают иначе! Ясно?

— Как именно?

— Приводят силой. Он же шкурник высшей марки. — Борис поморщился. — Впрочем, как знаешь!

Алексей не ответил. Красный отблеск раскаленной печи по-прежнему безмятежно теплел в окне этого чужого уютного домика, а внутри дачи — ни звука, ни шороха, ни шагов.

Затем со стуком распахнулась дверь, и Полукаров, подымая воротник, сбежал по ступеням крыльца, проговорил глухо:

— Пошли, что ли, — и зашагал, ссутулясь, в буранную темень переулка.

Когда они подошли к котловине, по-прежнему носились в метели жалобные гудки паровозов, снег хлестал по лицу, будто мокрой тряпкой, и влажная шинель облепила грудь сырым холодом. В нескольких шагах от участка Алексей остановился и начал счищать снег с шинели. Пальцы были как неживые. Борис и Полукаров стали спускаться в котловину, и внезапно оба заметили между сугробами полузанесенный «виллис». Возле машины двигались два снежных кома — это были лейтенант Чернецов и майор Градусов. Они говорили что-то друг другу сквозь ветер, не разобрать что.

— Судьба моя решена, — сказал Полукаров, нехотя опуская воротник. — Заранее считаю себя на гауптвахте. А, была не была!..

Карабкаясь по сугробам, Борис прокричал ему в спину:

— Гауптвахты для тебя мало, щенок!

Офицеры, заметив их, перестали двигаться.

Едва справляясь с дыханием, Борис подбежал к «виллису», и лицо его преобразилось, приняло холодно-решительное выражение.

— Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту? Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено! Мы нашли Полукарова в пустой даче возле печки, привели его чуть не силком!

Чернецов молчал, и было странно видеть на лице его робкое, виноватое выражение, словно его ударили случайно.

— Как… вам… не совестно? — отрубая слова, выкрикнул Градусов. — Как… не совестно, будущий… вы… офицер!

Спустя минуту, сбежав с насыпи, Алексей увидел: Градусов, запахивая на коленях шинель, с мрачным, отчужденным видом садился в «виллис», рядом стоял вытянувшийся Чернецов.

— Слушай, какое ты имел право докладывать в такой форме? — зло сказал Алексей Борису, когда узнал все рт Чернецова. — Я же обещал Полукарову! В какое глупое положение ты меня ставишь?

— Нечего возиться с этим маменькиным сынком! — ответил Борис. — Пусть привыкает, не у бабки в гостях!..

Войдя в маленькую, жарко, до духоты натопленную будку обходчика, капитан Мельниченко сбил перчаткой снег с рукавов набухшей влагой шинели. За синеющим оконцем не утихал буран, царапал стены, яростно колотил в стекло. Электрический свет в будке не горел — ветер порвал провода. Слабо мигала закопченная керосиновая лампа.

Как только Полукаров шагнул через порог, желтый свет лампы упал на его большелобое лицо; тонкие губы поджаты — и лицо, и губы эти ничего не выражали, и Мельниченко заговорил первым:

— Слушаю вас.

Полукаров посмотрел себе под ноги, с нарочитым равнодушием сказал:

— Понятно. Вы должны наказать меня. Наряд, гауптвахта? Мне все равно.

— Не верю, — холодно возразил Мельниченко и припустил огня в лампе. — Не верю, что вам все равно.

Полукаров с насмешливостью пошевелил покатыми плечами.

— Извините, пожалуйста, я превосходно понимаю, что совершил, так сказать, неэтичный поступок. Просто я не герой, товарищ капитан…

— Вы плохой артист, Полукаров! — с неприязнью перебил Мельниченко. — Вы говорите так, словно жизнь ударила вас когда-то и разочаровала. Сколько вам лет?

— Двадцать один, товарищ капитан.

— Когда же вы успели набраться скепсиса?

— Разрешите не отвечать, товарищ капитан? — тихо и выжидающе сказал Полукаров, и большелобое лицо его отклонилось в тень.

— Можете не отвечать.

Полукаров стоял не двигаясь.

— Кто меня будет арестовывать? — спросил он безразлично.

— Арестовывать вас не будут. Я хотел это сделать, но раздумал. Зачем вас унижать? Вы сами себя унизили. Я вас больше не задерживаю.

Глава шестая

Путь был расчищен к утру.

Капитан Мельниченко вел батарею в училище и видел, как вяло, пошатываясь в дреме, шагают курсанты, как часто меняет ногу колонна, как растягиваются левофланговые, — прошедшая ночь вымотала людей вконец.

В столовой расселись без обычного шума; одни обессиленно привалились к столам и сейчас же заснули; у иных клонились головы, ложки выпадали из рук.