— Ребята, всю батарею на фронт посылают, мне дневальный сказал! — кричал Гребнин. — На Берлин! Миша, возьми свои сапоги. Да ты никак спишь?
Заспанный басок Луца рассудительно объяснял из полутьмы казармы:
— Саша, не беспокойся, портянки я положил в карман, пожалуйста, не тряси меня…
— Братцы, луна с неба упала! — на весь взвод мощно рокотал Полукаров. — Говорят, в нашем районе!
— Заткнись, остряк! — обозлились сразу двое, и по голосам можно было узнать Дроздова и Карапетянца.
— Товарищи курсанты! Разговоры прекратить! — нетерпеливо раздалась команда Чернецова. — Строиться! Помкомвзвода, стройте людей! Быстро!
— Строиться! — скомандовал Алексей.
Рядом с ним, посапывая спросонок, молча возился, судорожно зевая, курсант Степанов. Он, видимо, толком не проснувшись, был уже в гимнастерке, в сапогах, но без галифе и теперь без всякой надобности разглаживал, мял в руках шапку, недоумевающе рассматривая ее.
— Ну что ты делаешь? — крикнул Алексей^ не сдержав смеха. — Снимай сапоги и берись за галифе. Иначе ничего не получится.
Застегиваясь на ходу, он побежал к двери; Дроздов и Борис, рывком затягивая ремни, бежали впереди него.
У выхода, строясь, толпился взвод. Лейтенант Чернецов, оживленный, свежезавьюженный снегом, стоял тут же и, сдвинув шапку, вытирал платком мокрый лоб.
— Строиться на улицу! — звенящим голосом скомандовал он. — Сержант Дмитриев, выделите курсантов к помстаршине для получения лопат! Взвод, выходи на улицу!
— Полукаров и Брянцев, останьтесь, — сказал Алексей. — Давайте, ребята, к помстаршине за лопатами! Борис, ты распишешься в получении. Я — к взводу.
— Однако ты, помкомвзвода, сделал удачный выбор, — поморщился Борис, одергивая шинель. — Слушаюсь — получить лопаты. Пошли!
Задержавшись на площадке, Алексей посмотрел ему вслед, на его прямую решительную спину — и побежал по лестнице вниз.
Коридоры были уже пусты. Только в шумном вестибюле сталкивались команды офицеров. В открытую дверь валил студеный пар, обволакивая лампочку, светившую желтым огнем под заиндевевшим потолком.
На дворе ледяные вихри до боли ударили по горячему лицу, колюче залепило глаза, ветер мгновенно выдул все тепло из шинели. Была полная ночь. В снежном круговороте неясными силуэтами проступали пятна орудий, вкось плывущие по двору.
Налегая грудью на упругую стену метели, Алексей побежал к плацу; ветер рвал с головы шапку; из бурана доносились обрывки слов:
— А…ва…в…ви…ись!..
Загораживая лицо от хлещущих ударов снега, он добежал до взвода в тот момент, когда чернеющие на плацу фигуры зашевелились.
— Кома-андиры взводо-ов, строить взводы!..
Взвод возбужденно строился.
— Братцы, светопреставление! Дышать невозможно. Противогазы бы надеть. А тут еще лопаты чертовы, — отпыхиваясь, гудел Полукаров, подбегая к строю с лопатами. — Хватай — не посачкуешь!..
— Несоответствующее паникерство прекратить! — начальственно и весело рявкал Луц. — Кто острит? Это вы, Полукаров? Почему так мало лопат?
— Ложку бы ему такого размера, как лопата! — выговорил с сердцем Борис и бросил лопаты в снег. — Взял десять совковых и ныл щенком! Разбирай штыковые!
— Ба-атарея-а! Равня-айсь!
Только сейчас Алексей услышал команду капитана Мельниченко и увидел его. Он стоял перед строем, ветер трепал полы его заснеженной шинели.
— Смирно-о! — Команда оборвалась, и сейчас же после нее: — Товарищи курсанты! В пригороде завалило пути, два эшелона с танками стоят на разъезде. По приказу военного округа училище направляется на расчистку путей! Ба-атарея, слушай мою команду! Товарищи офицеры, занять свои места. Шагом ма-арш!
Шагали, нагнув головы, защищаясь от бьющего навстречу снега. Ветер дул вдоль колонны, но в середине плотного строя, чудилось, было теплее, разговоры там не умолкали, и батарея шла оживленно. Уже за воротами проходной Луц откашлялся, громко спросил:
— Споем?
— Запевай, Миша! — ответил Гребнин.
Луц, как бы проверяя настроение, переглянулся с товарищами, подмигнул Гребнину и начал глуховатым баском:
— Саша! — крикнул он, смеясь. — Саша, подхватывай!
Но песни не получилось. Ветер разом оборвал ее. От этого стало еще веселее, хотелось кричать что-то в этот ветер, броситься, распахнув шинель, в неистовые снеговые налеты.
В непонятном волнении шли по шоссе среди гудящего тополями города, затемненного бураном.
На перекрестке колонна неожиданно остановилась. Из бурана, дымясь красными окнами, с гулом выкатился огромный утюг трамвайного снегоочистителя и тут же исчез в метельной мгле.
— Шагом ма-арш…
По обеим сторонам шоссе потянулись косматые силуэты качающихся деревьев, низенькие дома со ставнями — начались окраины. Потом впереди проступили мутные сквозь летящий снег большие огни. А когда колонна приблизилась, то увидели огромное здание вокзала, ярко освещенные широкие окна, должно быть, уютного теплого ресторана, вьюжно залепленные фонари у пустынных подъездов. И донеслись далекие или близкие — не понять — непрерывные гудки паровозов.