Том 1

— Во-первых, изменения, Алешка, — начал Дроздов, присаживаясь на край койки. — Предметов новых ввели — кучу. Немецкий язык, арттренаж, огневая. По артиллерии перешли к приборам!..

— Хоть стой, хоть падай! — вставил Гребнин, бедово подмигивая. — Понимаешь, мы с Мишей Луцем еще в четверг собирались к тебе. Приходим к помстаршине. Считает белье, бубнит под нос, не в духе: наволочки какой-то не хватает. Обратились по всей форме, а он, дьявол, не отпустил: обратились, мол, не по инстанции. Хотели на следующий… — Тут Гребнин покосился на Дроздова, — а на следующий день нам с Мишей «обломилось» на неделю неувольнение. Формулировка: «За хорошую организацию подсказок во взводе». Короче говоря, хотели мы написать шпаргалки на билеты по санделу вместе с Мишкой, но даже приготовить их не успели — майор Градусов попутал… Оказывается, он перед зачетом слышал, как мы с Мишкой договаривались в Ленкомнате. Представляешь номер? Вызвал, конечно, Чернецова, построение всего взвода. «Курсанты Гребнин И Луц, выйти из строя! Так вы что же, голубчики…» И пошел раскатывать! Нотацию читал так долго, что Мишка от отупения дремать перед строем начал. Я говорю: «Товарищ майор, разрешите объяснить…» — «Не разрешаю!» Я говорю: «Товарищ майор, пострадали зря — шпаргалки и написать не успели». — «Что-о? За разговоры и оправдания — неделю неувольнения!»

— Сашка, неужто верно это? — смеясь, спросил Алексей.

— Легенда, — махнул рукой Дроздов.

— Да что там! Ребята свидетели. Ты хоть пушку на меня прямой наводкой наводи, не приврал. Это что! Понимаешь, такая еще штука случилась…

— Саша, стоп! Переходим к делу, — остановил его Дроздов и, чуть улыбаясь ясными глазами, проговорил смущенно: — Когда тебя думают выписывать? Это главное.

— Не знаю. По разговорам врачей — еще не очень скоро. Вы не представляете, как надоело мне тут лежать, хоть удирай!

— Ты безусловно должен бежать! — воскликнул Гребнин. — Мы тебе поможем. Ночью откроешь окно — и конец простыни будет у тебя. Ну, ты, конечно, привяжешь конец простыни за ножку кровати и…

— И поочередно… сначала Алешка, а потом и кровать обрушатся на голову Сашке, который будет стоять под окном и держать под уздцы двух вороных коней, — в тон ему докончил Дроздов и, отдернув рукав халата, показал Гребнину на часы. — С твоим трепом столько времени ушло. Увольнительная у нас фактически на полчаса — отпустили со строевой…

— Эх, не досказал тебе одну историю! — проговорил Гребнин сокрушенно. — Да ладно, в следующий раз. — Он вынул из кармана какую-то бумажку, грозно скомандовал: — Сидеть смирно! Слушай приказ дежурного по батарее. Привет от Бориса, от Зимина, Луца, Кима Карапетянца, Степанова, Полукарова и прочих, и прочих… список огромный, язык заплетается. Короче — от всей братии. Заочно жмут твою лапу. Особенно и категорически настаивал на привете помстаршина Куманьков. «Я, — заявил он, — завсегда почитаю геройство». Молчать! У меня здесь все записано. Колуном не вырубишь! Жди три свистка под окном лунной ночью и открывай окно…

— Ладно! Идите, понимаю. Передавайте привет ребятам! — Алексей поднялся первым, стискивая им руки, спросил: — А что Борис не пришел? Что он?

Дроздов замялся.

— У меня с ним в последнее время отношения не особенно… Ты еще не знаешь — Боря теперь старшина дивизиона.

— Его назначили старшиной? Вот как!

— Не будем копаться в мелочах, — заметил Гребнин, явно уходя от этого разговора. — Человек, естественно, пошел в гору. В общем, придешь — увидишь. Ну, ждем.

В палате стало пустынно и тихо; за дверью удалялось, затихало по коридору треньканье шпор, и лишь несколько минут спустя снизу, из парка, донеслось:

— Але-оша-а!

Натыкаясь от поспешности на стулья, Алексей бросился к окну. Там, внизу, возле госпитальных ворот, стояли товарищи и махали шапками.

— Але-оша! Привет тебе от лейтенанта Чернецова! Забы-ыли!

Затем Алексей увидел, как они надели шапки, зашагали по тротуару, а под тополями раздробленными зеркалами вспыхивали на солнце апрельские лужи, лоснился, блестел, дымился асфальт, и по улице шли по-весеннему одетые толпы гуляющих.

«Нет, — подумал он растроганно, — жить без них не могу!»

Перед вечером в палату вошла Глафира Семеновна, зажгла свет.

— Один лежишь? Это кто же был такой, — маленький, а горластый, больше всех тут кричал? Такой попадет в палату, не дай господи, — вверх дном перевернет!..

— Это Саша Гребнин, разведчик, — ответил Алексей, засовывая под мышку градусник. — Температура нормальная. Замечательный парень, тетя Глаша.

— Ты меня, вояка дорогой, не успокаивай. «Нормальная»! Залазь под одеяло. Еще бы цельный полк пришел. С барабанами. А это кто ж — высокий, русый такой?

— Это Толя Дроздов. В одном полку служили.

— Парнишки вы — молодежь, — сказала со вздохом Глафира Семеновна. — Не было бы этой проклятой войны — сидели бы дома да с девчатами гуляли. Самые лучшие годы. Не вернешь.

— Все впереди, тетя Глаша, — задумчиво ответил Алексей.

— Верно-то верно… да не совсем.