В тот необыкновенный день в госпитале невозможно было соблюдать никакой порядок и никакие режимы; обеспокоенные врачи бегали по опустевшим палатам, едва удерживая в них только лежачих; встревоженные сестры и нянечки не успевали закрывать калитку; наконец ее заперли, но через минуту снова открыли: из города то и дело возвращались выздоравливающие раненые, в счастливом изнеможении опускаясь на ступеньки крыльца, сообщали:
— На каждом углу столпотворение — не пройдешь! Все целуются, обнимаются, танцуют, музыка шпарит! Военным — не пройти! Одного летчика приезжего на руках до гостиницы донесли!..
— Да ты подумай, подумай! Это… вот именно, именно счастье!
Один из раненых, непонимающе моргая и вроде бы не в состоянии взять в толк случившееся, рассказывал, вертя письмо в подрагивающих пальцах:
— Сергей… дружок, ехал на фронт, прислал письмо из Знаменки… И вот тебе — без него кончили.
А с улицы приближались звуки оркестра: к центру города текли толпы народа, повсюду двигались шапки, косынки, фуражки, платки, мелькали возбужденные женские лица. Окна и двери домов были распахнуты, люди стояли на балконах, мальчишки облепливали заборы, висли на фонарях, кричали, свистели, выпуская из-за пазухи голубей, размахивали шапками. Пустые машины и автобусы вытянулись под тополями вдоль тротуаров; трамваи без единого пассажира остановились на перекрестках; городское движение прекратилось, и над гремевшим музыкой городом — над крышами, над шумящими улицами летали, кувыркались белые голуби с красными лентами на хвостах.
— Победа!! Победа!..
Посреди перекрестка качали пожилого артиллерийского полковника, он исчезал в толпе и вновь взлетал над ней в развевающемся плаще, помятая фуражка слетела у него с головы.
— Герою Советского Союза — ура-а! Дяденька-а, фуражка у меня-а! — визжал в восторге ушастый мальчишка, второпях натягивая полковничью фуражку на круглую свою голову, отчего уши оттопыривались крыльями.
Тут же маленькая женщина со сбившейся косынкой, взахлеб плача, обнимала здоровенного танкиста. Она прижималась головой к его груди, как в судороге, охватив руками широкую его спину, а танкист потерянно и беспомощно оглядывался, гладил ее по плечу, говоря охрипло:
— Ничего, ничего… Может, еще возвернется…
— В сорок первом он… — навзрыд плакала женщина. — Откуда ж ему вернуться…
— Кончила-ась! Все! Победа-а!..
Плотные толпы народа всё валили меж домов к центру города, обтекая вытянувшиеся цепочкой брошенные троллейбусы; на крыше одного из них появился человек и беззвучно закричал, поднимая в воздух кепку; по толпе в ответ прокатилось «ура!».
Весь город, взбудораженный, возбужденно смеялся, пел, плакал, целовался на улицах; иногда, после того как становилось чуть тише, до Алексея отчетливо долетали отдельные фразы, женский смех, шуршание множества подошв на тротуарах, и чей-то дрожащий бас по-пьяному выкрикивал под госпитальным забором:
— Ва-аня! А Ва-аня! Это что же, а, Ba-ня, друг! Не обращай внимания на мелочи! Был ты от начала до конца сибиряком — и остался, Ba-ня! Сибирские полки тоже судьбу России решали! И всё! Дай я тебя поцелую!
«Победа… Это победа», — точно не веря, повторял про себя Алексей.
На крыльце, на ступеньках, на террасе — половина госпиталя; здесь же сестры и врачи из всех отделений; лежачих поддерживали выздоравливающие и нянечки. Все смотрели на улицы. Валя стояла бледная, прямая, засунув руки в карманы халата. Вокруг шли разговоры:
— По всей стране теперь такое! А что в Москве сейчас творится!
— Война кончилась, это подумать только!.. Радости-то!..
— И слёз, брат, сегодня тоже сполна!
Внезапно соседний голубятник вскарабкался на госпитальный забор и отчаянно закричал оттуда ломким голосом:
— Товарищи раненые, выходите на улицу! Товарищи раненые…
— Эй, парняга! — крикнул Сизов. — Нос конопатый! Слезай к нам!
В это время с треском распахнулась калитка, во двор вбежали два курсанта в новеньких, сияющих орденами гимнастерках, и Алексей даже засмеялся от радости. Это были опять Дроздов и Гребнин; с веселой поспешностью они кинулись к Алексею, и он одним прыжком перемахнул через ступени крыльца — навстречу им.
— Толька! Сашка!..
Они не могли отдышаться, не находили слов, лишь, смеясь, смотрели друг на друга. Наконец Дроздов, набрав воздуху, выговорил:
— Было построение училища… Зачитывали текст капитуляции… Германия капитулировала безоговорочно!..
Сегодня смолкли пушки. Время поставило веху. Над землей распространилась тишина.
Часть вторая
В МИРНЫЕ ДНИ
Глава первая