Том 1

А палата была полна светлых сумерек, за черными сучьями тополей текла по западу далекая река заката, и на середине ее течения робко, тепло переливалась первая зеленая звезда. Над парком огромным семейством опускались на ночлег грачи, неугомонно кричали, темнея на деревьях.

Глава девятая

Поздним вечером Алексей вышел в госпитальный парк и, закутавшись в халат, долго смотрел сквозь голые ветви на редкие майские звезды; было свежо, парк шумел, и где-то в полумраке сыроватых аллей настойчиво звенела, бормотала вода.

По всему госпиталю в палатах гасили свет, только в дежурном флигельке горело одно окно, но вскоре и оно погасло, там хлопнула дверь, по песчаной дорожке торопливо заскрипели каблуки: к лечебному корпусу шла сестра в белом халате.

— Валя! — окликнул он обрадованно. — Так и знал, что вы сегодня на дежурстве! Вы — в лечебный корпус?

— А вы почему не в палате? — удивленно спросила она, останавливаясь. — Это что за новости?

— Нет, хорошо, что я вас встретил, а не тетю Глашу…

— Слушайте, — перебила его Валя. — Я с вами поссорюсь. Идите сейчас же в свой корпус. Вы чересчур храбритесь! Вам никто не прописывал вечерние прогулки…

— Но я здоров! Полностью. Вы лучше скажите — где луна, черт подери? Когда-то в детстве я лазил на сарай и из рогатки лупил по луне, очень хотелось попасть. Как вы думаете, есть ли смысл подождать восхода луны? Хотя в рогатке, теперь понимаю, смысла нет…

Валя спросила с иронией:

— Разве можно искать смысл там, где его нет?

— Можно. Я просто люблю май. Не верите?

— Да, в самом деле весна, — проговорила Валя чуточку досадливым голосом, точно была недовольна собой. — Так и быть — давайте на минуту присядем, — предложила она.

Они сели на холодноватую скамейку. Алексей слышал, как вверху, осторожно касаясь друг друга, шуршали голые ветви, в них спросонок вскрикивали галки, а где-то в глубине парка по-прежнему неутомимо ворковала, плескалась вода. Сильно пахло влажным тополем — из темноты и, казалось, от Валиного халата, от ее волос, видных из-под белеющей шапочки.

— Вы не замечали, — сказала Валя, глядя вверх, — что все, когда начинают смотреть на небо, сразу отыскивают Большую Медведицу? Смешно. Правда?

Он молчал, слушая ее голос.

— Что ж вы не отвечаете? Наверно, сидите тут и думаете об орудиях всяких…

— Нет, об орудиях я не думаю. Мне просто хорошо дышать и с вами хорошо, — неожиданно для себя тихо ответил Алексей. — И я не верю, что вам хочется идти в корпус дежурить.

Валя быстро повернулась к нему, подняла полоски бровей и вдруг улыбнулась.

— Помню, в девятом классе мне нравился один мальчик, знаете, такой герой класса! Она потянулась, сорвала веточку над головой, Алексея осыпало холодными каплями. — Однажды он пригласил меня на каток, прислал дерзкую и глупую записку. Мы должны были встретиться возле какой-то аптеки. Я пришла ровно в восемь. А этот герой-мальчишка так был уверен в моих к нему чувствах, что опоздал на целых полчаса. Пришел, насвистывая, с коньками под мышкой. «Извини, я искал ботинки». Лучшего не мог придумать! Я страшно разозлилась, сунула ему свои коньки и сказала: «Знаешь, вспомнила, мне надо надеть другой свитер!» И ушла. Вернулась ровно через полчаса. «Никак не могла найти свитер». Он понял все. А вы?

— И я понял…

Валя встала — и он испугался, что она сейчас уйдет.

— Слушайте, Алексей, я за вас отвечаю, и, пожалуйста, идите в палату. Вы на меня не сердитесь, но вы все-таки больной…

— Я совершенно здоров. И не надо за меня отвечать. И я знаю, что вы со мной согласны.

— Может быть.

В ту майскую ночь, полную звуков, звезд, запахов молодой коры, он чувствовал в себе что-то нежное, до странности хрупкое, что, чудилось, можно было разбить одним неосторожным движением.

Во сне он услышал громкий разговор, потом звонко и резко захлопали двери, простучали суматошные шаги в коридоре: похоже было, поднялся сквозняк на всех этажах госпиталя.

— Подъе-ом! — закричал кто-то над самым ухом.

Он вскинулся на постели. В палате горел свет. За окнами синел воздух. Сизов в нижнем белье бегал меж коек, срывал одеяла со спящих и, суетясь, вскрикивал диким, придушенным голосом:

— Подъем, братцы! Подымайтесь, братцы! Гитлеру конец! Война кончилась! Братцы, по радио передали! Войне коне-ец! Победа!..

Он подбежал к своей кровати, схватил подушку, с бешеной силой ударил ею о стену так, что полетели перья, и подкошенно упал спиной на кровать, затем опять вскочил в необоримой потребности действия.

— Да что вы, как глухие, смотрите? Обалдели? Языки проглотили! Войне коне-ец!

Сизов прерывисто дышал, узкие его глаза горели сумасшедшей плещущей радостью.

А Матвеев, заспанный, растерянный, сидел на кровати, трясущимися руками пристегивая протез, несвязно, как в бреду, бормотал:

— Неужели кончилась! Неужели конец?.. Что ж это, а? А мы и не знаем… и не слышим… Как же это?

— Конец?.. — шепотом сказал Алексей, еще не веря, что в эту секунду, когда он произносил это слово, войны уже не было.