Том 1. Долгое ожидание

И тут же зачем-то протянул мне револьвер Роска. Я шагнул к двери и, схватив за обе руки Хенни, сказал:

— Спасибо! От всей души!

Это получилось так неожиданно, что у старика подкосились ноги, и, если бы не поддержка все еще не отходившего от него полисмена, Хенни рухнул бы на пол как подкошенный.

Обернувшись, я увидел глаза Эллен. Ничего не понимая, она смотрела на Харда, вежливо склонившегося к ней и предлагавшего свою помощь. Ошеломленная, она силилась вникнуть в его слова, но только все шире раскрывала глаза.

А потом я увидел в ее глазах нечто особенное, то, чего не мог заметить никто другой. Призрак смерти медленно, но навсегда покидал эти прекрасные глаза…

ДОЛГОЕ ОЖИДАНИЕ

1

Автобус преодолел, наконец, последний подъем, и перед нами раскинулся Линкасл. Угнездившийся в уютной долине, словно коробочка с драгоценностями, он весь был залит волшебным светом. Проспекты и улицы, ясно различимые даже с такого расстояния, переливались неоновыми огнями, рассеивающими полуночный мрак. Я вынул из кармана конверт, разорвал на ¡мелкие кусочки и, опустив оконное стекло, рассеял их в темноте ночи. Толстуха, сидевшая позади, ткнула мне в плечо пухлым пальцем и проговорила:

— Я попросила бы вас закрыть окно, не возражаете?

Это было сказано таким тоном, будто она обращалась к балованному мальчишке.

— Я попросил бы вас закрыть рот, — вежливо ответил я, и она тут же выполнила мою просьбу. Рот ее всю дорогу ни на минуту не закрывался, оживленно комментируя абсолютно все, начиная от умения шофера управляться с машиной и кончая звуками, которые издавал ребенок на переднем сидении. Но сейчас ее рот захлопнулся столь основательно, что плотно сжатые губы слились в едва заметную полоску.

Окно я так и не закрыл, в душе надеясь, что врывающийся в него ветер сорвет с толстухи парик, и оно так и оставалось открытым, пока автобус не подошел к вокзалу.

Водитель заглушил мотор и, полуобернувшись к пассажирам, объявил:

— Линкасл. Здесь вы можете пересесть на поезд или автобус, которые доставят вас в Чикаго. Имеется сообщение и с другими городами Восточного района. Стоянка нашего автобуса — двадцать минут, затем отправляемся дальше к югу.

Но для меня поездка закончилась.

Я подождал, пока мимо протиснется толстуха, пробормотавшая в мой адрес что-то нелестное, и ответил ей злой улыбкой. Потом снял с багажной сетки свой металлический чемоданчик и спустился на тротуар.

Невдалеке дважды оглушительно свистнул локомотив, и огни промчавшегося поезда осветили тропинку, ведущую к станционному перрону. Дежурный в красной фуражке предупредил, что времени у тех, кто делает пересадку, в обрез, и целая толпа спешащих галопохм помчалась на платформу. Я вытащил последнюю сигарету, закурил и направился в зал ожидания.

Вдоль одной из стен зала тянулась обшарпанная буфетная стойка, напротив я заметил газетный киоск и билетную кассу. Все кресла и скамьи были заняты, и я пошел в туалет справить нужду. Не умыться ли? Секунду подумав, я решил, что кувшина теплой воды и капли жидкого мыла явно недостаточно, чтобы смыть грязь многомильного путешествия. К тому же я нуждался в услугах парикмахера ничуть не меньше, чем в необходимости сменить, наконец, замызганные брюки и кожаный пиджак. Поэтому ограничился лишь тем, что вымыл руки.

Когда я вернулся в зал ожидания, у буфетной стойки освободилось одно место, и понятно почему. На соседнем табурете сидела толстуха из автобуса, и язык ее опять работал вовсю. За стойкой девушка с усталым лицом была на грани слез, и, если бы я не уселся рядом, толстуха вполне могла получить вторую чашечку кофе прямо в физиономию. Но, заметив меня, она тут же замолчала и сморщила нос, словно от меня дурно пахло.

— Кофе, ветчину, швейцарский сыр и ржаной хлеб, — сделал я заказ официантке.

Она выполнила заказ и небрежно бросила мелочь в кассу. Расправившись с едой и выпив еще одну чашечку кофе, я повернулся на табурете и стал разглядывать зал ожидания. Только сейчас я заметил в окошке билетной кассы старика Но он-то увидел меня гораздо раньше, это я понял сразу. Перед его окошком жаждали обзавестись билетами четыре человека, но он не слишком уделял им внимание. По правде сказать, даже не глядел на них, поскольку его маленькие глаза то и дело устремлялись поверх стальной оправы очков в мою сторону. А лицо при этом делалось озабоченным, словно у огца, обеспокоенного недомоганием любимого дитяти.

Всю длинную дорогу, все эти тысячи миль не уставал я размышлять о том, как это будет в первый раз. И вот настала минута. Всего лишь сгорбленный старичок с пожелтевшими от постоянного курения усами. И все было вовсе не так, как я представлял себе эти долгие мили.

Последний в очереди получил, наконец, билет и отошел. Я занял его место. Старик начал было изображать улыбку, но я сказал:

— Хелло, Пеп!

Причем тон был самый небрежный.

А старик? Его будто кто-то дернул за усы. Губы поднялись, обнажив вставные зубы, и сперва весьма робкая, потом более уверенная улыбка появилась на его лице.

— Господи, Джонни Макбрайд! Ты ли это?

— Давненько не виделись, а, Пеп?