Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Но Фальк, пошедший только затем, чтобы найти участие и утешение, не обратил должного внимания на предложенную благодать.

— Я давно не чувствовал себя таким несчастным! — сказал он.

— Возьми себе бутерброд с селедкой, — сказал длинный. — Мы возьмем тминного супа! Сс!.. Официант!

— Можете ли вы дать мне хороший совет? — попытался еще раз Фальк. — Мне больше невыносимо у рыжего, и я должен…

— Человек, сухарей! Пей, Фальк, и не болтай глупостей!

Как будто яд разлился по его жилам, потому что он не имел привычки пить утром крепкие напитки; он почувствовал странное удовольствие от запаха пищи, жужжания мух и аромата полусгнившего букета цветов, стоявшего около грязного прибора. Даже плохое общество с его несвежим бельем и нечесаными физиономиями висельников так гармонировало с его собственным унижением, что он почувствовал дикую радость.

— Мы были вчера в Юргордене ^{111} и выпили, — сказал толстый, чтобы воскресить в воспоминании прошлые наслаждения.

Против этого Фальк не мог ничего возразить, и мысли его тотчас же пошли по другому направлению.

— Как хорошо иметь свободное утро! — сказал длинный, игравший роль соблазнителя.

— Да, хорошо, — отвечал Фальк и как бы хотел измерить свою свободу взглядом, но увидел в окно только пожарную лестницу и мусорный ящик на дворе, куда доходили лишь слабые отблески летнего неба.

— Пол-литра! Так! Ага! Ну, что с «Тритоном»? Ха-ха-ха!

— Не смейся, — сказал Фальк. — Немало бедняков пострадает при этом.

— Какие бедняки? Бедные капиталисты? Разве ты жалеешь тех, кто не работает, а живет от своих денег? Нет, милый, у тебя все еще предрассудки! В «Горнисе» ^{112} есть веселый рассказец о коммерсанте, который подарил детским яслям «Вифлеем» двадцать тысяч крон и за это получил орден Вазы; но выяснилось, что это были акции «Тритона», и теперь яслям приходится объявлять конкурс. Разве это не великолепно! Актив состоял из двадцати пяти колыбелек ^{113} и портрета работы неизвестного художника! Ведь это прекрасно! Портрет оценили в пять крон! Разве это не великолепно? Ха-ха-ха!

Фальк почувствовал себя неприятно задетым этими сведениями, которые были ему известны лучше, чем кому-либо другому.

— Видел ли ты, как «Красная шапочка» разоблачила этого шарлатана Шенстрема, который на Рождество издал свои жалкие стихотворения? — сказал толстый. — Право, редкое было удовольствие прочесть об этом негодяе правдивое слово. Я несколько раз отделывал его в «Медном змие» так, что только свистело.

— Да, но ты был несколько несправедлив к нему; его стихи были не так плохи, — сказал длинный.

— Плохи? Они были много хуже моих, а их «Серый колпачок» тоже разделал, — ты помнишь?

— À propos, Фальк! Был ли ты в Юргорденском театре? — спросил длинный.

— Нет!

— Жаль! Там картавит ^{114} лундгольмская шайка разбойников. Вот дерзкий болван, этот директор! Он не послал «Медному змию» билетов, а когда мы пришли в театр, он выгнал нас. За это ему воздастся! Не проберешь ли и ты эту собаку? Вот тебе бумага и карандаш. Я написал: «Театр и музыка. Юргорденский театр». Теперь пиши ты!

— Но я не видел его труппы!

— Ну так что ж! Разве ты никогда еще не писал о чем-нибудь, чего ты не видел?

— Нет, я этого не делал! Я разоблачал шарлатанство, но никогда не нападал на невинных; я его труппу не знаю.

— Ах, она жалка! Это один сброд! — подтвердил толстый. — Навостри перо и уколи его в пятку, как ты умеешь.

— Почему вы сами не уколете? — спросил Фальк.

— Потому что наборщики знают нашу руку, а они по вечерам изображают там народ. Впрочем, Лундгольм такой дикарь, что он наверно бросится в редакцию; тогда можно будет сунуть ему под нос, что это письмо из публики. Так, Фальк сейчас напишет о театре, а я займусь музыкой. На прошлой неделе был духовный концерт. Как фамилия-то — Добри?

— Это мы можем взглянуть, — сказал толстый редактор «Медного змия» и снял пачку газет с прилавка.

— Вот тебе вся программа, да, кажется, здесь есть и рецензия!

Фальк не мог скрыть улыбки:

— Не может же рецензия появиться в тот же день, что и объявление!

— Конечно может! Но этого не нужно, я сам отрецензирую французскую сволочь. Займись-ка литературой, толстенный!

— Разве издатели посылают книги «Медному змию»? — спросил Фальк.

— Ты с ума сошел?

— Неужели же вы их сами покупаете из-за одного удовольствия писать рецензии?

— Покупаем? Желторотый! Выпей-ка еще рюмку да гляди веселей, тогда ты получишь котлету!

— Может быть, вы вовсе не читаете книг, о которых пишете?

— У кого есть время читать книги? Не довольно ли того, что о них пишут? Читают газеты, и то хорошо! Впрочем, принцип наш — разделывать всех.

— Но ведь это глупый принцип.

— Ничуть! Этим привлекаешь на свою сторону всех врагов и завистников автора, и тогда большинство на твоей стороне. Безразличные охотнее читают порицание, чем похвалу! Есть что-то приятное и утешительное для неизвестного, когда он видит, как тернист путь славы. Не так ли?

— Да, но вести такую игру с судьбами людей…

— О, это хорошо и в старости и в молодости. Я знаю это, так как в моей молодости меня встречали только руганью!