Том 1. Первая книга рассказов

Все снова смеялись, и Анна с другими. Она изображала и «зеркало» в фантах, и «морского льва», и пела высоким голосом, разводя большими руками. Дети визгливо смеялись и лезли ей на голову. Поднявши глаза, она вдруг увидела в дверях стоявшего Павла Андреевича; громко вскрикнув, она бросилась прямо в переднюю, прямо к замеченному раньше пальто, быстро сунула смятое письмо в карман и вернулась. «Сделано, сделано, что-то будет?» – стучало у неё в голове.

Маленький Павлуша, расшалившись, бросил в чужую англичанку конфетой, и та стояла в негодовании, молча вытирая липкий ликер с лица и лифа.

Анна бросилась к мальчику и, вместо упреков, стала его мять, целуя и шепча: «милый Поль, милый, милый!» – и мягкие пухлые щеки ребенка, его мокрые губы казались ей другими: розовыми, крепкими, с темным пушком и уже колючими усами.

VIII.

Уже другое письмо шуршало у неё в кармане, когда она, весело напевая, одевалась на вечеринку к Победину. Такое милое, такое вежливое, такое благородное было это письмо! Оно начиналось так: «Милый и прелестный друг! Ваше искреннее признание было не только неожиданно, но и крайне лестно, не только лестно, но и трогательно»… Она знала его наизусть.

Каролина Ивановна не могла нахвалиться своей племянницей, помогавшей ей надеть длинное собачье пальто, укутывавшей ее теплым платком, смеющейся и сияющей.

За столом она говорила всем приятные вещи, даже привирала; расхваливала Лахту, где она никогда не бывала, какой-то лахтинской жительнице, говорила какой-то старушке, днем бывшей на похоронах, что у неё, Анны, на этом же кладбище похоронена бабушка, хотя это было и неверно, пила рябиновку и наливки, не отказывалась от пирога с сагой и копченого сига, пела высоким голосом, опять разводя большими руками, и, наконец, громко расплакалась, когда хозяин под гитару запел, блестя лысиной, «Среди долины ровные».

– Чувствительная девица – ваша племянница, Анна Петровна! – говорил Павел Ефимович, провожая Каролину Ивановну. – Чувствительная и утешительная, – добавил он, пожевав губами.

– Дай-то Бог, дай-то Бог! – кивала та головою, ища руками рукава собачьего салопа и долго их не находя.

«Милый и прелестный друг! Ваше искреннее признание было не только неожиданно, но и лестно, не только лестно»… – твердила Анна, лежа в постели и целуя скомканную подушку.

IX.

Ответ уже на второе письмо получила Анна и еще послала, но самого его с тех пор не видала.

Со смутной тревогой прислушивалась она к разговорам за столом, где говорили о скорой мобилизации, о странном желании Павла Андреевича и его друга отправляться добровольно на Дальний Восток, о близком отъезде, разлуке.

Однажды, вернувшись от тетушки, она застала хозяйку расстроенной, ходящей по залу с платком в руке. Не снимая шапочки, она прошла в детскую и, встав перед топившейся печкой, спросила у Павлуши:

– Дитя, что с мамой?

– Что? – переспросил тот, не отрываясь от карточного домика.

– Что, с мамой? Она сердится, она плачет?

– За завтраком были картофельные котлеты, мама их не ела и плакала; она их не любит, а дядя Павел уехал.

– Дядя Павел уехал? – молвила Анна, не чувствуя тепла топящейся печки за спиною.

– Уехал далеко, далеко! – с увлечением рассказывал мальчик, – уехал драться. Когда он приедет, он привезет мне костяных солдат и саблю…

– Не спрашивал он обо мне, Павлуша, вспомни, не кланялся?

– Нет! – отвечал рассеянно ребенок.

– Вспомни, дитя, вспомни! – настаивала девушка.

Подумав, мальчик поднял с улыбкой глаза и сказал опять:

– Нет, дядя Павел только велел мне расти и не быть трусом, – и снова стал ставить пестрые карты, легкие и неустойчивые, одна к другой. – Отчего вы не снимаете шапочки, фрейлейн? Вы куда-нибудь пойдете? – ласково спросил он, видя девушку печальной.

– Сниму, – сказала она и пошла мимо зала, где госпожа ходила взад и вперед, одна, со скомканным платком в руках.

– Вы знаете, фрейлейн, брат уехал на войну? – громко сказала Варвара Андреевна.

– Да, мне Павлуша сказывал, – отозвалась та, входя, и ждала с трепетом, что прибавит госпожа, но та, походив и видя Анну ожидающей, заметила только:

– Когда Соня придет из школы, не забудьте переменить ей чулки.

X.

Долгим постом показалось Анне время, пока она не узнала адреса Павла Андреевича, такого далекого, так часто меняемого; длинные недели потом казались мигом, когда проходило время от письма до письма, как от вехи до вехи. Она сама ходила в почтамт, так как писалось «до востребования», и чиновник уже знал ее, заранее роясь в пачке и спрашивая ее: «С Дальнего Востока?» – «Да!» – отвечала она, краснея и чувствуя, что взоры других обращаются на нее с вопросом: «кто – это? жена, сестра, любовница?»

Так прошла зима, весна, лето и осень уже близка была заключить круглый год. Равно они проходили для девушки, всецело занятой письмами друга, – такими нежными, такими благородными, – делающей аккуратно, но как бы автоматично, свое дело, веселой, кроткой, покорной, покорной даже до того, что она не отказывала наотрез своему искателю, Павлу Ефимовичу Победину, не говоря ни «да», ни «нет», живя в сладкой и беззаботной неопределенности.