Читаем Том 1. Полет в небеса полностью

сверкнули пилы, // И прозвенели топоры — очевидные эротические символы; ср. с известными Хармсу рассказами Д. Фрэзера о культе деревьев у древних и особом ритуале, к которому прибегали дровосеки, вынужденные рубить одушевленные деревья (Фрэзер. 1928. С. 140).

338. Топорков. 1988.

Еще одна из «поэтических молитв» Хармса.

1939

339. Собрание произведений. Кн. 4.

Я долго думал об орлах, // Но спутал, кажется, их с мухами — орел появляется еще в самых ранних (с 1926 г. — см. 9) произведениях Хармса и становится у него устойчивым мотивом на протяжении творческого пути, выступая во всем обилии мифопоэтических интерпретаций. Здесь происходит очевидное травестирование этого мотива, связанное с общей тональностью творчества Хармса конца 1930-х гг.

Неизвестных годов

340. Полное собрание сочинений. Т. 1.

Варианты:

<1>ВаргановКвартугин шёл к моей женеВ его руках блестел букет.<2>Левакин шёл к моей женеДрожа от страсти на ходу.

Поперек текста помета Хармса: «Отвратительно».

И весь дрожал как старичок — см. примеч. к 2.

Переводы

341. Гроб, Жаккар. 1992.

Перевод с нем. яз. из Магнуса Даниэля Омайса (1636–1708) — филолога, философа, теолога (по недоразумению опубл. как авторский текст Хармса в газ. «Die Zeit». 1991. № 20). Это одно из церковных песнопений, сочинявшихся Омайсом. Положено на музыку И.-С. Бахом. Анализ текста см.: Гроб, Жаккар. 1992. С. 20–40.

342. Wiener Slawistischer Almanach. 1982. Bd. 5.

Немецкий оригинал наст. текста, переписанный рукой Хармса, пронумерован им цифрой I; под номером II им записан другой немецкий текст и его незавершенный перевод:

Нас бремя греха гнет и давит, давитНо ты мне радость утешенья ниспошлиЧто ты ко мне, опять ко мне, опять опять придешь.

Как и предыдущий, публикуемый текст печатался в качестве оригинального немецкоязычного стихотворения Хармса (см. примеч. к 341).

Положено на музыку И.-С. Бахом. Анализ текста см.: Гроб, Жаккар. 1992. С. 38.

Драматические произведения

343. Собрание произведений. Кн. 1.

Сохранившаяся рукопись «Комедии города Петербурга» представляет собой последовательное сочетание написанных на протяжении 28 февраля — 5 сентября 1927 г. и, вероятно, чуть позже нескольких групп текстов, по-разному озаглавленных Хармсом. Несомненно, что «Комедия…» была известна друзьям Хармса еще до 20 августа 1926 г.: так датировано Н. Заболоцким посвящение Хармсу своего стихотворения «Восстание» («Фрагменты Даниилу Хармсу, автору „Комедии города Петербурга“» — см.: Александров. 1966. С. 191). Тем не менее невозможно утверждать, что перед нами иной текст, а не редакция написанного в 1926 г. При этом следует учесть нюанс приведенного выше посвящения Н. Заболоцкого: слово «фрагменты» в нем, возможно, является намеком на фрагментарность «Комедии…» (притом что стихотворение Н. Заболоцкого является вполне законченным произведением).

О вероятности принципиальной фрагментарности «Комедии…» как ее жанрообразующем признаке см.: Александров. 1966. С. 191; Вишневецкий. 1991. С. 59). Эта версия тем более убедительна, что корреспондирует принципиальной и весьма устойчивой у Хармса концепции времени-истории не как протяженной и последовательно осуществляющейся цепи событий, а наборе случаев, фрагментов, «историй», которые волей автора могут быть собраны в одном времени и месте.

Значительность реалий и мотивов блоковских текстов в «Комедии…» позволяет интерпретировать ее, в частности, как парафраз поэмы «Двенадцать» (см.: Сажин. 1995а. С. 140–146).

брожу ли я у храма (ль) у дворца-ль — ср.: «Брожу ли я вдоль улиц шумных, // Вхожу ль во многолюдный храм…» — Пушкина.

Вертунов — «говорящая» фамилия, ассоциирующаяся с римским богом перемен Вертумном.

нука саблю вынь из ножен — см. примеч. к 61.

Я пришёл к заветной цели проклятая жизнь — парафраз из двух пьес Чехова: заключительной реплики (и ремарки к ней) Ирины из 2-го действия «Трех сестер» и слов Лопахина из его монолога в «Вишневом саде».

на Морской — с 1918 г. ул. Герцена; через Невский пр. выводит прямо к Зимнему дворцу.

Обернибесов — появится в тексте предположительно в 1934–1936 гг. (см. т. 2).

Раз два — Порр-тугалец — ср. с чебутыкинским «та-ра-ра-бумбия» («Три сестры» Чехова).

пели ирмосы — вступительные стихи церковного песнопения.

В его руках виднелась книга // Он пальцем заложил страницу — см. примеч. к 70; так принято изображать ап. Павла.

Крюгер — см. примеч. к 66.

Перейти на страницу:

Все книги серии Хармс, Даниил. Собрание сочинений в 3 томах

Том 1. Полет в небеса
Том 1. Полет в небеса

Кто он, загадочный Даниил Хармс, — наивный гений, мастер эпатажа или лукавый мистификатор, тщательно скрывавший свою, как писал Маршак, «классическую основу»? Хармса, как одного из самых неординарных и парадоксальных писателей XX столетия, читают и изучают в России и за рубежом, однако и по сей день его работы остаются в числе самых удивительных загадок русской литературы. Бесспорным остается необыкновенный талант автора, а также его удивительная непохожесть — ничего подобного ни в России, ни за рубежом не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет…В первый том настоящего Собрания сочинений Даниила Хармса включены стихотворения, переводы и драматические произведения.Составление, вступительная статья и примечания Валерия СажинаТексты публикуются в соответствии с авторской орфографией и пунктуацией.Ранее настоящий том выходил под названием «Авиация превращений».

Даниил Иванович Хармс

Классическая проза ХX века
Том 3. Из дома вышел человек
Том 3. Из дома вышел человек

Кто он, загадочный Даниил Хармс, — наивный гений, мастер эпатажа или лукавый мистификатор, тщательно скрывавший свою, как писан Маршак, «классическую основу»? Хармса, как одного из самых неординарных и парадоксальных писателей XX столетия, читают и изучают в России и за рубежом, однако и по сей день его работы остаются в числе самых удивительных загадок русской литературы. Бесспорным остается необыкновенный талант автора, а также его удивительная непохожесть — ничего подобного ни в России, ни за рубежом не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет…В третий том Собрания сочинений включены детские стихи, проза и драматические произведения Даниила Хармса. Составление, вступительная статья и примечания Валерия Сажина.Ранее настоящий том выходил под названием «Тигр на улице».

Даниил Иванович Хармс

Драматургия

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века