И снова осенью тоскую о столице,Где <…> над иконами горят,Где проходили привидений вереницы,Где повторялись в исступленье небылицы,Где торговали кокаином доктора<…> сырости глухого ноябряТам [нам?] пригасит огни,Мозаикой его мучительно объят.. . . . . . . . . .Тоскуя о брошенной столице,О дымных лавочках зеленого гашиша,Где повторялись в исступленье небылицы,Где проходили привидений вереницы,А в октябре изрешетило крыши,Пожары белых [нрзб.] в туманеУпали бликами от выключенной <…>. . . . . . . . . .А с сердцем переулки <…>
Небо уже отвалилось местами,Свесились клочья райских долин.Радости сыпались, опрокидывая здание.Громы горами ложились вдали.Стоны сливались с тяжелыми тучами.Зори улыбку отняли у нови,А мы все безумней кричали: «Отучим мыСердце купаться в запутанном слове!»Крик потонул наш в конвульсиях площадей,Которые в реве исчезли сами.Взрывов тяжелых огромные лошадиПротащили с безумьем на лезвиях аэросани.В саване копоти ангелов домикиБились в истерике, в тучах путаясь,А Бог, теряя законов томики,Перебрался куда-то, в созвездие кутаясь.А мы, на ступенях столетий столпившись,Рупором вставили трубы фабричныеИ выдули медные грохотов бивниВ спину бегущей библейской опричнине:– Мы будем швыряться веками картонными!Мы Бога отыщем в рефлектор идей!По тучам проложим дороги понтонныеИ к Солнцу свезем на моторе людей!
2
Я сегодня думал о прошедшем.И казалось, что нет исхода,Что становится Бог сумасшедшимС каждым аэробусом и теплоходом.Только вино примелькается –Будете искать нового,Истерически новому каятьсяВ блестках безумья багрового.Своего Уливи убили,Ну, так другой разрушит,Если в сердце ему не забилиГрохот картонных игрушек.Строительной горести истерика…Исчезновение в лесах кукушек…Так знайте ж: теперь в АмерикеБольше не строят пушек.Я сегодня думал о прошедшем,Но его потускнело сияние…Ну так что ж, для нас, сумасшедших,Из книжек Уэллса вылезут новые марсияне.