Том 1. Стихотворения

Душа в приюте для глухонемых
Воспитывалась, но порок излечен;
Она идет, прощаясь с каждым встречным,
Среди больничных корпусов прямых.
Сурово к незнакомому ребенку
Мать повернула черные глаза,
Когда, усевшись на углу на конку,
Они поехали с вещами на вокзал;
И сколько раз она с тех пор хотела
Вновь онеметь или оглохнуть вновь,
Когда стрела смертельная летела
Ей слишком хорошо понятных слов.
Или хотя бы поступить на службу
В сей вышеупомянутый приют,
Чтоб слов не слышать непристойных дружбы
И слов любви, столь говорливой тут.

1923

«Вскипает в полдень молоко небес…» *

Вскипает в полдень молоко небес,
Сползает пенка облачная, ежась.
Готов обед мечтательных повес.
Как римляне, они вкушают лежа.

Как хорошо у окружных дорог
Дремать, задравши голову и ноги.
Как вкусен непитательный пирог
Далеких крыш и черный хлеб дороги.

Как невесомо сердце бедняка,
Его вздымает незаметный воздух,
До странного доводит столбняка
Богатыми неоцененный отдых.

Коль нет своей, чужая жизнь мила,
Как ревность, зависть родственна любови.
Еще сочится на бревне смола –
От мертвеца же не исторгнешь крови.

Так беззаботно размышляю я,
Разнежившись в божественной молочной.
Как жаль, что в мать, а не в горшок цветочный
Сошел я жить. Но прихоть в том Твоя.

«Я Шиллера читать задумал перед сном…» *

В. К.

Я Шиллера читать задумал перед сном.
Но ночь прошла; я не успел раздеться.
Всё та же ты на языке ином,
Трагедия в садах Аранжуэца.

Хоть Карлосу за столиком пустым
Уж не дождаться королевы детства
И, перейдя за Сенские мосты,
Он не увидит лошадей для бегства.

Хоть безразличнее к сыновьим слезам
Отец наш, чем король Филипп Второй.
Хоть мы казненному завидуем порой:
Вставая в саване и с обостренным носом.

Чтоб вновь, едва успев переодеться,
В кофейне, разукрашенной стеклом,
Играть на скудном языке родном
Трагедию в садах Аранжуэца.

Орлы *

Я помню лаковые крылья экипажа,
Молчание и ложь. Лети, закат, лети.
Так Христофор Колумб скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

Была кривая кучера спина
Окружена оранжевою славой.
Вилась под твердой шляпой седина,
А сзади мы, как бы орел двуглавый.

Смотрю, глаза от солнца увернув;
Оно в них все ж еще летает, множась.
Напудренный и равнодушный клюв
Грозит прохожим, что моргают, ежась.

Ты мне грозила восемнадцать дней,
На девятнадцатый смягчилась и поблекла.
Закат оставил, наигравшись, стекла,
И стало вдруг заметно холодней.

Осенний дым взошел над экипажем,
Где наше счастье медлило сойти,
Но капитан скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

1923

«Твоя душа, как здание сената…» *

О. К.