В углу, в кресле, положив левую ногу, обутую в расшитый арабесками лаковый туфель, на правое бедро, сидел, изучая газету, какой-то жгучий брюнет — тип лица явно балканский — с роскошными, лихо закрученными вверх черными усами и безукоризненным, жирно поблескивающим от избытка бриолина пробором; метнув в посетителя острый как нож испытующий взгляд, кавалер глубокомысленно потер свой выбритый до синевы подбородок и снова углубился в чтение, одновременно в перегородке, которая была чуть выше человеческого роста и отделяла «салон» от служебного помещения, с грохотом провалилось вниз что-то вроде непроницаемо темного вагонного окна и в открывшемся проеме появилась стриженная под пажа декольтированная блондинка со светло-голубыми манящими глазами.
По первым же словам, произнесенным на ломаном голландском: «Покупать... все равно что... что-нибудь», волоокая барышня мгновенно поняла, что перед ней соотечественник, австриец, и, бойко тараторя на родном немецком языке набор стереотипных фраз, принялась демонстрировать некий «магический» кунштюк с тремя бутылочными пробками; при этом искушенная в искусстве обольщения дамочка, видимо, желая произвести впечатление на незнакомого, но такого интересного мужчину, пустила в ход весь свой женский шарм и то легонько, словно невзначай, касалась острыми кончиками грудей стоящего
напротив клиента, то охмуряла его неуловимой, почти телепатической эманацией тончайших ароматов своего холеного тела, а дабы сгустить их и придать им пикантной терпкости, она периодически вентилировала подмышечные впадины, для чего поминутно вскидывала руки и озабоченно поправляла какой-то непокорный локон у себя на затылке.
— Извольте видеть, сударь, перед вами три пробки, не так ли? Теперь смотрите внимательно: на ладонь правой руки я кладу сначала одну пробку, потом другую и зажимаю их в кулаке. Так. Готово. Третью пробку... — зардевшись, она смущен но улыбнулась, — третью я прячу... в карман. Сколько пробок у меня в правой руке?
— Две.
— Нет, три.
Пальцы разжались — на ладони лежали три пробки...
— Этот фокус, сударь, называется «Летающая пробка» и стоит всего-навсего два гульдена.
— Отлично, а теперь покажите, как вы это делаете!
— Пожалуйста, сударь, но деньги вперед. Таково наше правило.
Уплатив два гульдена, незнакомец сподобился не только посвящения в тайну «летающей пробки», — ловкость рук и никакой магии! — но и повторного каждения знойным благоуханьем потеющей женской плоти; «салоном» было предусмотрено также бесплатное приложение в виде четырех бутылочных пробок, которые клиент, окончательно покоренный щедростью и деловой хваткой фирмы Хадира Грюна, растерянно сунул в карман, хотя прекрасно понимал, что ни за что на свете не заставит «летать» ни одну из этих четырех.
— Извольте видеть, сударь, перед вами три гардинных кольца, — не тратя понапрасну времени, пошла по второму кругу предприимчивая барышня, — первое я кладу...
Дикое улюлюканье, донесшееся с улицы, вперемежку с пронзительным свистом прервало демонстрацию; в следующее мгновение дверь лавки распахнулась настежь...
Когда она с грохотом захлопнулась, незнакомец невольно обернулся и увидел существо, внешний вид которого поверг его в крайнее изумление.
В дверях стоял гигантского роста зулусский кафр с черной курчавой бородой и выпяченными, словно вывернутыми наизнанку губами; ничего, кроме клетчатого плаща и багряного металлического обруча вокруг шеи, на нем не было, искусно зачесанные дыбом волосы распространяли невыносимый запах
бараньего жира и издали казались нахлобученным на голову горшком эбенового дерева.
В руке он сжимал копье.
Балканский тип вскочил с кресла и, церемонно склонившись перед чернокожим, принял у него копье, которое водрузил в стойку для зонтов, потом, услужливо распахнув портьеру, пригласил странного посетителя в соседнее помещение:
— Als't u belieft, Mijnheer; hoe gaat het, Mijnheer?[125]
— Будет лучше, сударь, если вы пройдете сюда... Ненадолго... — обратилась барышня к незнакомцу и открыла в перегородке дверцу. — Пожалуйста, пока этот уличный сброд не угомонится, — добавила она уже на ходу, бросаясь к стеклянной двери, которая распахнулась вновь...
На пороге возник какой-то увалень — его неуклюжая фигура, казалось, застряла в дверях; косолапо расставив ноги, громила смачно плюнул на середину «салона» и принялся изрыгать поток проклятий: «suk, verrek, god verdomme, val dood, steek de moord», однако подоспевшая барышня мигом прекратила безобразие, вытолкав грубияна вон... Щелкнул дверной замок, и воцарилась тишина...
Внутреннее помещение лавки, в котором оказался незнакомец, было перегорожено шкафами и турецкими портьерами, бросалось в глаза множество кресел и низеньких восточных табуреток, теснившихся вокруг большого круглого стола; двое солидных мужей, на вид купцы, не то гамбуржцы, не то местные, сидели за столом и, приникнув к небольшому темному ящичку, смотрели при свете вмонтированной электрической лампочки в специальные глазки — судя по слабому жужжанью, что-то вроде портативного синематографического аппарата.