Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

занудства душераздирающий вопль: "Хлеба и женщин"», — усмехнулся он.

В это время один из сидевших за столом дородных купцов, с трудом оторвавшись от проекционного ящика, поднялся (другой, голландец, словно прилип к своему глазку); пыхтя и отдуваясь, он суетливо огляделся, заметив незнакомца, смущенно пробормотал что-то о «веикоепных гооских видах» и хотел уже ретироваться, дабы, собравшись с силами на свежем воздухе, поскорее придать своему несколько расплывшемуся выражению лица, ставшему от изнурительного оптического наслаждения каким-то свиноподобным, прежние чеканные черты благородного германского негоцианта, ни на йоту не отступающего от строгих моральных устоев, но тут злой демон всех простодушных отцов семейств, видимо, не желая, чтобы душа честного бюргера и далее изнывала в мучительном неведении относительно того, в каком фривольном окружении она находится, прикинулся лукавым случаем и отколол в высшей степени непристойную шутку...

Купец, стремившийся как можно скорее унести ноги, так широко размахнулся, набрасывая на плечи пальто, что, задев рукавом маятник больших стенных часов, привел его в движение, и тотчас открылась разрисованная идиллическими семейными сценами дверца, однако из домика вместо привычной, милой сердцу кукушки высунулась сначала восковая голова, а за ней и пышный, но крайне скудно одетый бюст какой-то на редкость нагло глядящей девицы, которая, кощунственно вторя торжественному перезвону двенадцатого часа, хриплым, пропитым голосом принялась горланить вульгарный уличный куплет:

Ночи напролет

скрип да скрип станок.

А чё? Д'ничего — палочки строгаем.

Крепок, стоек —

вот так столик...

«Олик, олик, олик...» — надрывно, с правильными интервалами, загудела вдруг девица, срываясь на мерзкий скрипучий бас: не то в демоне внезапно проснулась совесть, не то на граммофонную иглу попал волосок.

Не желая больше служить мишенью для гнусных шуток инфернального пересмешника, морской волк, оскорбленно пискнув: «Возмуиельно», обратился в бегство.

И хотя незнакомцу неоднократно приходилось сталкиваться

с весьма курьезными проявлениями болезненно развитого чувства моральной чистоплотности у представителей арийской расы, тем не менее смущение пожилого господина показалось ему несколько чрезмерным, и в его душу стало постепенно закрадываться подозрение: уж не знакомы ли они — возможно, были представлены друг другу где-нибудь в обществе?.. Промелькнувший обрывок воспоминаний, каким-то образом связанный с застенчивым купцом — стареющая дама с тонкими печальными чертами и рядом с ней очаровательная девочка, — подтвердил его подозрения, вот только ни названия места, ни имен в памяти не возникало.

Да и лицо голландца, который только что поднялся из-за стола и, смерив его с головы до пят холодным оценивающим взглядом, удалился, лениво переваливаясь с ноги на ногу, ничего не подсказало — брутальный, самоуверенный, но совершенно незнакомый человек.

Барышня все еще висела на телефоне.

Судя по доносившимся до него репликам, речь шла о большом заказе для какого-то званого вечера.

«Пора бы, наверное, и мне идти, — рассеянно подумал незнакомец. — Чего я, собственно, жду?»

Но никуда не пошел — утомленно зевнув, развалился в кресле...

«И как только у человека голова выдерживает и он не сходит с ума, — шевельнулась мысль в его охваченном внезапной вялостью мозге, — от того несусветного вздора, который пестрым вульгарным частоколом городит вокруг него судьба?! Вот уж воистину чудо из чудес!.. А если голове ни по чем все это свинство, тогда с какой вдруг стати бунтовать желудку, стоит только глазу остановиться на какой-нибудь мерзости? Ну, скажите на милость, при чем здесь пищеварение?! Нет, с уродливостью это тошнотворное чувство явно не связано, — продолжал размышлять незнакомец, — ведь и при достаточно долгом пребывании в картинной галерее посетитель зачастую ощущает внезапный рвотный позыв. Должно быть, существует нечто вроде музейной болезни, о которой медицина пока ничего не знает... А что, если от всех вещей, созданных человеком — хороши они или нет, — исходит что-то гадкое, тлетворное, болезненное?.. По всей видимости, так оно и есть, ибо не припомню, чтобы мне при виде любой, даже самой дикой местности хоть раз стало дурно. Зато всему, что называется "сюжетом", присущ привкус жестяной консервной банки! Эдак и цингу заработать недолго...» — невольно усмехнулся он, и сразу вспомнилось