Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Но вот в последний год столетия захлопнулись двери гимназии, и Стефан Цвейг, теперь студент Венского университета, усердно постигающий философию, шагнул навстречу желанной свободе. Но что такое свобода для молодого человека прекрасной эпохи, — так чуть ли не официально именовали начало нового века? Для Стефана Цвейга это была возможность посещать музеи, театры и библиотеки в Венеции и Милане, Париже и Лондоне. Эрудиция Стефана Цвейга и сегодня покоряет и восхищает. Впечатление такое, что он видел любой архитектурный памятник, держал в руках множество манускриптов, досконально изучил все архивные документы, проливающие свет на судьбы его исторических персонажей.

Так оно и было на самом деле. Путешествуя, он с редкостным рвением и настойчивостью удовлетворял свою любознательность. Свобода, рожденная ощущением собственной одаренности, которая рано или поздно будет признана самыми уважаемыми коллегами в искусстве, побуждает его к сочинительству стихов, а солидное состояние родителей позволяет без затруднений издать первую книгу. Так появились на свет «Серебряные струны» (1901), изданные на собственные средства автора.

Стефан Цвейг рискнул послать первый сборник стихов своему кумиру — великому австрийскому поэту Райнеру Марии Рильке. Тот любезно прислал в ответ свою книгу. Такзавязалась дружба, продолжавшаяся до самой кончины Рильке.

Секрет необычайной осведомленности Стефана Цвейга во всех течениях и направлениях художественной жизни Европы первых десятилетий нашего века в том, что он не просто читал творения маститых авторов, но знал всех лично, со многими был дружен.

Посмотрите, как внушителен список друзей Стефана Цвейга, если выбирать только тех, кого он упомянул в воспоминаниях и очерках: Э. Верхарн, Р. Роллан, Ф. Мазерель, О. Роден, Т. Манн, 3. Фрейд, Д. Джойс, Г. Гессе, Г. Уэллс, П. Валери. Вся культура единого европейского дома, переживавшего встряски и разрушения, заключена в этих знаменитых именах. Стефану Цвейгу в высшей степени была свойственна художественная самоотверженность. Он забывал о собственных замыслах и незавершенных произведениях, когда испытывал потрясение от новых книг, созданных его друзьями в разных странах.

В юности он пережил страстное увлечение поэзией Эмиля Верхарна. Открыв для себя талантливого поэта, Цвейг стал страстным пропагандистом его творчества, перевел ряд стихотворений на немецкий язык, посвятил ему большую монографию, которую высоко оценили все истинные любители поэзии. В частности, Валерий Брюсов так отозвался об этой книге начинающего литератора: «Цвейг старается охватить образ Верхарна полностью, представить его и как поэта, и как человека , выясняя в то же время связь его творчества с переживаемой нами эпохой». Верхарн был обязан Цвейгу своей прижизненной известностью в странах немецкого языка, а после смерти поэта Цвейг написал о нем восторженные воспоминания.

Когда Стефан Цвейг прочитал эпопею Ромена Роллана «Жан-Кристоф», у него возникло непреодолимое желание узнать автора лично. В годы первой мировой войны Стефан Цвейг опубликовал проникновенный очерк о Р. Роллане, назвав писателя «совестью Европы». Он воздал должное мужеству французского писателя, который накануне кровавой распри изобразил в качестве подлинных героев эпохи гениального немецкого композитора Жана-Кристофа и его друга — талантливого французского поэта Оливье Жанена.

Прекрасные эссе Стефан Цвейг посвятил Францу Мазере-лю, Томасу Манну, Марселю Прусту и Йозефу Роту. Но, пожалуй, ни о ком из своих современников Цвейг не писал с таким восхищением и уважением, как о Горьком.

Австрийский писатель прекрасно знал многие произведения Горького, сумел оценить их новаторство, гордился своей дружбой с великим русским писателем. Удивительно проницательно оценил Стефан Цвейг то новое, что внес в литературу по сравнению со своими великими предшественниками автор романа «Мать»: «Революция не была для него, как Достоевского и Тургенева, делом кучки чрезмерно горячих, анархически настроенных интеллигентов или осуществлением точно продуманных теорий, и только у него будущий историк найдет документальные свидетельства о том, что возмущение и восстание в России было органическим созданием народа. Он показал, как в массе, у миллионов отдельных единиц, напряжение возросло до невыносимого. В романе «Мать» мы видим, как именно среди неученых и необразованных, в бесчисленных, безымянных подвигах наполняется и напрягается воля и как она мощно разряжается, наконец, в могучей грозе. Не отдельный человек, но всегда множество, всегда масса является в его вещах носителем силы». Сегодня стало принято походя перечеркивать все горьковское творчество, отметать «Мать» как очень ненужную и несовременную книгу. Но, может быть, полезно прислушаться к этим словам, сказанным человеком с безупречным вкусом и художественным чутьем, чтобы оценить вклад А. М. Горького в мировую литературу более объективно.