Том 14. Звезда надзвездная

По реке плыла лодка. То ли наткнулась на камень, то ли еще с чего, вдруг опрокинулась и кто в ней был пошли ко дну.

Негр это увидел и не раздумывая бросился в реку спасать. И вытащил на берег шесть человек, а всего было семь.

– Праведный шейх, – обратился он к Хасану, – у меня нет больше сил. Ты сильнее меня, спаси седьмого.

Но Хасан оставался неподвижен. Беспомощно он озирался. Опрокинутая лодка погрузилась в реку.

– Всесильный шейх, – произнес негр, – знай же – и он показал на кувшин – не вино, мы пили чистую воду, источник нашей жизни, а это – моя мать.

Шейх упал ему в ноги:

– Воистину, ты мой наставник, ты спас утопавших, спаси и меня! И благослови.

– Ты прозрел! – сказал негр и неумело благословил его «во имя» Бога милосердного и милостивого.

* * *

С той поры никакой соблазн не был властен отуманить его глаза. Хасан достиг совершенного смирения и набросившейся на него собаке, не отстраняясь, он сказал:

– Брат мой.

И в голосе призвучало такое необъемлемое – близость, шее, поджав хвост, конфузливо пошел прочь.

Рабийя

В дни Хасана Басри славилась в народе суфия, зовут Рабиейей, и Хасан отличил ее среди суфиев: он говорил о ней, как о источнике своего вдохновения.

* * *

Раз в неделю Хасан проповедовал в мечети. Всходя на мимбер, он всматривался – и если Рабийи нет, покидал кафедру без слова.

Когда его спросили, почему так? он ответил:

– Разве я могу насытить муравьев напитком, приготовленным для слона?

Проповедь Хасана дышала живым словом, слова наливались пламенем и падали на сердце слушателей.

И однажды в ударе он пронял и самых тугих и окончив речь, указывая на Рабийю, воскликнул:

– Ты! Под покрывалом! Искры твоего сердца одушевляли мое слово, ты – огонь моей речи.

* * *

Как-то в вечерний час Рабийя покинула город и поднялась на гору. Для Хасана ничего тут особенного. Но на этот раз он удивился, что Рабийя не одна, а в кругу зверей: олени, серны, газели.

Хасан задумал проверить и стал подниматься в гору. Звери один за другим стали расходиться.

В чем дело? – Рабийя одна: ни рогов, ни копыт.

– Ты что сегодня ел? – спросила Рабийя.

– Курдюк с луком.

– Так чего же ты удивляешься? Ты распугнул моих гостей: человека можно провести, а зверь и из-под луку учует мясо.

* * *

Рабийя, проходя мимо дома Хасана, почувствовала: на ее голову упали две тяжелые капли.

«Начинается дождь» – подумала Рабийя. А подняв голову посмотреть – у окна сидит Хасан – глаза его наливались, слезами.

– Удержи эти слезы в себе, – сказала она. – Там их целое море, в этом море ты ищешь свое сердце, а не находишь. Но тот, кто воистину любит Господа, не находит и не найдет своего сердца – оно у Бога всемогущего, возлюбленного.

Тяжко ударили эти слова по Хасану, и ему нечего было ответить.

На новолетие Хасан получил от Рабийи подарок: свечу, иглу и волосок.

Хасан читает:

«Ты озаришь весь мир, как свеча, стань чист и наг, как иголка, не украшайся, и ты украсишь других. И ты подымешься на такую высоту совершенства, как будто ты каждым своим волосом тысячу лет послужил Господу Богу».

Когда Хасан попросил Рабийю быть его женой, Рабийя сказала:

– Для брака надо двух, а из нас – ты один, я ничто, принадлежу одному Богу и подчиняюсь его воле.

– Как достигла ты этого?

– Как все, что я постигаю, погружается в Бога.

– Как же ты знаешь Бога?

– О, Хасан, я его знаю без как.

Хромой толкачик

Из книги «Сафват Ус Сафа» («Несравненная Чистота»). Житие Сафи-Уд-Дина, из города Ардебили (1252–1334), родоначальник персидской династии сефевидов.

Рассказывает факир Мухаммед Сэзиэки, последователь шейха.

В ту же ночь мне приснился сон. Пробуждение было тягостно. Стало светать, и я пошел к шейху. Но пробраться было никак, у дверей большая очередь: ученики, каждый со своим сном. Все они пришли раньше меня – я постоял и покорно вернулся домой.

В тяготу неразгаданной ночи вошла печаль неудачи.

Поднялось солнце, и лучи заглянули мне в окно.

В жари света, выплясывали мошки – никаким счетом не счесть и не остановить толкучей волны их танца.

Вдруг смотрю, в дверях стоит шейх и, скользнув по жаркой, кипящей жизнью волне, выхватил и положил мне на ладонь живую пылинку света.

– Хромой толкачик! – сказал он.

Но в моих глазах мелькали тысячи мошек, неразличимых моему глазу.

– И в толпе ожидавших меня, – сказал шейх, – я различил тебя и пришел растолковать сон и утешить.

2. Сказание о шейхе Баязиде *

Баязид Бистами, персидский шейх суфи 10 века из Бистама. При жизни был 12 раз изгоняем из города – и каждый раз шейх, покидая город, говорил: «О, как высок город, в котором Баязид еретик». А теперь нет человека в Бистаме, кто не почтил бы гробницу шейха. По словам Джунейда суфи, Баязид занимал среди суфиев то же место, что среди архангелов – архангел Гавриил. Баязид достиг состояния «аль-фэна-фи-Алла» – исчезновение в Боге, слияние с Ним. Это высшая ступень исламской мистики, соответствует нирване браминов Индии. Шейх Абу Саид Абуль Хемр, 11 века, из Мехие сказал о Баязиде: «Я вижу восемнадцать тысяч миров, наполненных Баязидом, но самого Баязида я не вижу: он вошел в Бога».

Отмеченный