И загудел самозванно привиденный колокол ——
И всю церковь наполнили бесы, и не осталось проста места.
Все и всякие:
воздушные мутчики первонебные,
как псы, лаялы из подводного адского рва,
как головня, темные, и смрадные поганники из огненного озера,
терзатели из гарной тьмы,
безустые погибельщики из земли забытия, где томятся Богом забытые,
ярые похитники из горького тартара, где студень люта
безуветные вороги из вечноогненной неотенной геенны,
суматошные, как свечи блещущие, от червей неумирающих
гнусные пагубники, уныли и дряхлы, от вечного безвеселия,
зубатые сидни от черного зинутия,
и клещатые от огненной жупельной печи,
и серные синьцы из смоляной горячины.
Как квас свекольный разлился свет по церкви
и гудел самозвонно привиденный колокол –
И увидел Олоний:
перед царскими вратами мужа высока ростом и нага до конца, черна видением, гнусна образом, мала главою, тонконога, несложна, бесколенна, грубо составлена, железокостна, чермноока, все зверино подобие имея, был же женомуж, лицом черн, дебело-устнат, сосцы женские…
– Аз – Алазион!
И тогда ветренница, гром, град и стук растерзали бесовскую темность и черность.
Изострились, излютились, всвистнули бесы татарским свистом, закрекотали –
и под голку, крекот, зук и свист потянулись к Олонию –
крадливы,
пронырливы,
льстивы,
лукавы,
поберещена рожа,
неколота потылица,
жаровная шея,
лещевые скорыни,
Сомова губа,
щучьи зубы,
понырые свиньи,
раковы глаза,
опухлы пяты,
синие брюхи,
оленьи мышки,
заячьи почки.
И длинные и голенастые, как журавли, обступили Олония, кривились, кричали,
и другие осьмнадцатипалые карабкались к Олонию и бесы, как черви – длинные крепкие пальцы, что и слона, поймав, затащат в воду, – кропотались, что лихие псы из-под лавки, –
скрип! храп! сап! шип!
Последние силы покидали князя – секнуло сердце:
вырваться и убежать, и бежать без оглядки!
Последние молитвы забывались.
И глаза, как пчелы без крыл – только бесы, только бесы! только бесы!
Но все еще держался –
последние слова – мытарев глас отходил от неутерпчева сердца,
душа жадала.
Уж на вьюжном поле в последний раз взвьюнилась вьюга и, припав белогрудая грудью к мерзлой земле, замерла.
Шел час рассвета.
И было тихо в поле.
И лишь в лысинах черное былье чуть зыблелось.
И воссияла заря-день.
И все бесы, дхнув, канули за адовы горы в свои преисподние бездны,
в глубины бездонные,
в кипучу смолу
в палючий жар – горячину.
И вышел Олоний из церкви безукорен и верен.
Сиял, как заря, и светлел, как день, над главой его круг злат.
И благословил его поп Сысой за крепость и победу на новую жизнь – на дела добра и милосердия.
Царь Аггей*
От моря и до моря, от рек и до конца вселенной было его царство и много народа жили под его волей.
Стоял царь за обедней и слышит, дьякон читает:
«Богатые обнищают, а нищие обогатятся».
В первый раз царь услышал и поражен был: «богатые обнищают, а нищие обогатятся».
– Ложь! – крикнул царь, – я царь – я обнищаю?
И в гневе поднялся к аналою и вырвал лист из евангелия с неправыми словами.
Большое было смятение в церкви, но никто не посмел поднять голоса – царю как перечить?
Царь Аггей в тот день особенно был в духе – на душе ему было весело и он все повторял, смеясь:
– Я, царь Аггей, – обнищаю!
И окружавшие его прихвостни, подхалимя, поддакивали.
А те, кто знал неправду царскую, и хотели бы сказать, да как царю скажешь? – страшна немилость.
По обеде затеяли охоту.
И было царю весело в поле. Сердце его насыщалось гордостью.
– Я, царь Аггей, – смеялся царь, – обнищаю!
Необыкновенной красоты бежал олень полем. – И все помчались за ним. – А олень, как на крыльях, – никак не догонишь.
– Стойте, – крикнул царь, – я один его поймаю!
И поскакал один за оленем.
Вот-вот догонит —— На пути речка – олень в воду. Царь
с коня, привязал коня, скинул с себя одежду и сам в воду, да вплавь – за оленем –
– Вот-вот догонит.
———
А когда плыл царь за оленем, ангел принял образ царя Аггея и в одежде его царской на его царском коне вернулся к свите.
– Олень пропал! Поедемте домой!
И весело промчались охотники лесом.
Аггей переплыл реку – оленя нет: пропал олень! Постоял Аггей на берегу, послушал. Нет, пропал олень.
Вот досада!
И поплыл назад. А как выплыл, хвать, – ни одежды, ни коня!
Вот беда-то!
Стал кликать, – не отзываются. – Что за напасть! – И пошел. Прошел немного, опять покликал, – нет никого! –
Вот горе-то.
А уж ночь. Хоть в лесу ночуй. Кое-как стал пробираться. Иззяб, истосковался весь.
А уж как солнышка-то ждал!
Со светом выбрался Аггей из леса – слава Богу, пастухи!
– Пастухи, вы не видали моего коня и одежды?
– А ты кто такой? – недоверчиво глядели пастухи: еще бы, из лесу голыш!
– Я ваш царь Аггей.
– Давеча царь со свитой с охоты проехал, – сказал старый пастух.
– Я царь Аггей! – нетерпеливо воскликнул Аггей.
Пастухи повскакали.
– Негодяй! – да кнутом его.
Пустился от них Аггей, –
в первый раз застонал от обиды и боли!
Едва дух переводит. Пастухи вернулись к стаду. А он избитый поплелся по дороге.
Едут купцы:
– Ты чего нагишом?
А Аггей сказать о себе уж боится: опять поколотят.
– Разбойники… ограбили! – и голосу своего не узнал Аггей: