Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И еще ли шарпаешися[1530], неразумие, омраченное сердце, глаголя: не на тебе възыщется твоя погибель, но на великих? А патриарси со мною, протопопом, на соньмище ратовавшеся[1531], рекоша: «Не на нас взыщется, но на царе! Он изволил изменить старыя книги!» А царь говорит: «Не я, так власти изволили!» Воистинну, омрачися неразумное их сердце, во еже быти им безъответным. Осуетишася помышленьми своими друг на друга, а все на Бога омраченными сердцы, зане разумное Божие яве есть в них. Вет знают, яко погибают, но мраковидным духом ослепоша в сопротивни всяцем, зане разумное Божие яве есть в них, Бог бо явил есть им. Невидимая бо его от создания мира твореньми помышляема, видима суть. Аз им говаривал: «Безъответны вы, никонияне, пред Господем Богом. Солньце, и луна, и звезды, и самое небо кругом въпосолонь[1532] вертится, а вы, святя святая церкви, около ея ходите противу солньца и всея твари[1533]. Тако же крестят дети около купели, тако же и браки венчая, против солньца же кружаете, а не въпосолонь ходите по преданию». И они отвещают: «Нам, де, велят так». И разумеют, яко зло деют, но тмою покрыты, по апостолу, «Изъмениша славу Божию в подобие образа тленна человека»[1534], сиречь царя паче Бога убоялися, «иже премениша истинну Божию во лжу»[1535].

Бабоблуды, блядьи дети! Да что, братия моя любезная, светы, вем, яко молвите: «Батько, де, неискусно глаголет». Хорошо, искусно, искусно! От дел звание приемлют. Послушай-ко апостола тово, о таких же бабоблудах глаголет. Зачало 81: «И якоже не искусиша Бога имети в разуме, сего ради предаст их Бог в неискусен ум творити неподобная, исполненных всякия неправды, блужения, лукавства, лихоимания, злобы, исполнены зависти, убийства, рвения, льсти, злонравия и прочая; непримирителны, нелюбовны, яко таковая творящии достойни смерти суть. И не точию сами творят, но и волю деют творящим»[1536].

Да так то и есть, святый апостоле Павле, не одны токмо погибают сами, но и иным простым людям волю деют. На нас, де, положено, мы, де, знаем! На то, де, Бог вещь зделал, несть греха! Какову, де, бабу захотел, такову, де, и вали под себя. Да что разсмехнулся! Так, де, оне учат, — еретицы, собаки! — да так и творят. Сами блудят и иным повелевает. По апостолу, исполненны блужения и всякия неправды. А как в них злонравие то! Ино и в собаке той лихой нет столко, и в змее той, ползящей гадине, и рысь та лютая человеколюбнее их, и аспид-от милостивее их. Кому же они подобны, знаеш ли? А то, брат, тово уж не знаешь! Дияволу подобии. Он человекоубийца бе искони и во истинне не стоит, яко отец лжи. Исперва оболга человеку Бога, а потом Богу человека.

Как же, аль не ведаешь? Се, я тебе возму за руку и поведу на то место, идеже бысть се. Стани прямо востока и зри к Едему, возведи очи свои в рай и виждь глаголы лестны дияволи ко Адаму. Рече бо: «Въкусите от древа, от негоже вам Бог заповеда. Аще вкусите, будите яко Бози, разумеюще добро и зло. Бог бо завистлив есть, сего ради заповеда. Не хощет вас быти, яков сам бе»[1537].

Вот собака! Яко Никон, блядей сын, солгал! Объманул царя Алексея, треми персты креститися понудил: «Троица, де, Бог наш, тремя персты и знаменимся». Он, бедной, послушав, да дьявола и посадил на лоб. Слово в слово, яко и в рай при дьяволе и при Адаме.

Восхоте Адам быти Бог, простре руце ко древу, и сея ради снеди изъведе из рая враг Адама. Тако и Никон лишил Алексея трех ради перстов жизни сея, понеже царскую и архиерейскую власть на ся восприял, да мочью и силою вечную нашу правду, старое православие, истребит, яко бог века сего възимаяся гордостию, но Соловецкой монастырь сломил гордую державу его: в которой день монастырь истнил[1538], о тех днях в той день и сам изъчез[1539]. Восхотел Бог быти и не бысть, потерял, яко Адам рай, тако и он жизнь сию. О сем до зде. Възыдем на первый глагол.

Како оболга дьявол к Богу человека, чти во Иову[1540]. Егда приидоша аггели пред Господем поклонитися, прииде же и диявол, не местом[1541], но вопрошением. И рече Господь к дияволу: «Внят[1542] ли на раба моего Иова, яко несть такова в подънебесном: праведен, благочестив и непорочен, еще же держится и незлобия». И отвеща диявол: «Не туне чтет тя: обложил[1543] еси ему вънутренняя и внешняя. Повели ми, да коснуся — аще не в лице благословит тя?[1544] Кожа за кожю и вся даст человек, елика име, за душу свою».

Ох, собака, блядь, клеветник! Что и никонияня же, блядьи дети! Умыслиша Аввакума беднова и прочих повсюду мучити: «Ужо, де, и не хотя, волю нашу сотворят, как в землю закопаем их!» А бояроня с сестрами умерла о Христе[1545], а не покорилась дьяволенкам и не предала благоверия. Такъже и над Ыовом тем и дияволов-от умысл был. К Богу рече: «Не туне, де, чтет тя: богатьства, де, и детей, и всякия благодати доволно ему даде, дай-ко, де, мне над ним поиграть. Ужжо, де, и не будет хуже ево, и бранить, де, стани тебя. В лице тя благословит, просто реши, прокленет». Вот как диявол-от на человека тово лжет.