Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

А что отец Исидор вопрошает мя кое о чом, мочно веть и самим вам разсудить з Господем. А я кто? — умерый пес, и как могу выше вашего священнаго собору разуметь? Ты говоришь: огненный во мне ум. И я сопротив молыл (прости!): «Облазнился, — реку, — ты, чернец, и в кале тинне помышляешь сокровенну[1567] быти злату и сребру. Не ведется, мол, тово, еже драгое камение полагати в говенной заход[1568], тако и в мой греховной арган[1569] непристойно внити благодатному огненному уму. Разве по данному ми разуму отчасти разумеваем и отчасти пророчествуемы»[1570].

И ты, игуменушко, не ковыряй впредь таких речей. Которая тебе прибыль? Наводиш душе моей тщету. Но всяко дыхание да хвалит Господа и пречистую Богородицу, а я — ничево, человек, равен роду, живущему в тинах калных, ихже лягушками зовут. Погубил в себе властный сан и разсудителну силу, без разсуду земных прилежю и, яко свиния от рожец, наполняю чрево свое[1571]. Аще не умилосердится Господь, при смерти стою и во адова сокровища[1572] гляжю. Аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя. Обо мне пророк рече: «Далече от грешных спасение»[1573], и еще: «Яко погна враг душю мою и смирил есть в земли живот мой, посадил мя есть в темных, и уны во мне дух мой»[1574]. Еле-еле отдыхаю от похотей, задавляющих мя. Моли Бога о мне и всем заповеждь. И Настасья, хотящая быти царица, пускай молится о мне[1575]. Смешница[1576] она, Сергий, хочет некрещоных крестить!

Я говорю: «Вото, — реку, — какую хлопоту затевает! ихже весь мир трепещет, а девая хощет, яко Июдифь[1577], победу сотворить!» Материн болшо у нея ум-от. Я ея маленку помню, у тетушки той в одном месте обедывали[1578]. Бог ея благословить за Беликова и честнова жениха!

Девушка красная, княжна Анастасьюшка Петровна, без матушки сиротинка миленкая, и Евдокеюшка, миленкие, светы мои! Ох мне грешнику!

Егда ум мой похватит[1579] мать вашу и тетку, увы, не могу в горести дохнуть — таковы оне мне! Лутче бы не дышал, как я их отпустил, а сам остался здесь! Увы, чада моя возлюбленная! Забвенна буди десница моя, прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну вас! О дщи Вавилоня окаянная! Блажен, иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала еси им. Блажен, иже имет и разбиет младенца твоя о камень! Ну, добро много плакать, да перестать же будет.

Слушайте-тко, Евдокея и Настасьюшка, где вы ни будете, а живите так, каки мать и тетка жили: две сестрицы здесь неразлучно жили, в будущий век купно пошли, без правилца не жили, канонцы всегда сами говорили на правиле и всяко[1580] ... он ... пускай сказывает ... чернец, не покидай их, отрасли моей ... поливай их слезами ... Зело покойница перед смертию тою докучала мне о них, горко сокрушаючись, — и о грехах тех кается и о них кучится[1581].[1582] Рукою своею наморала на обе стороны столбец, а другая так же и третьяя. Да долго столицы те были у меня: почту да поплачю, да в щелку запехаю. Да бес-собака изгубил их у меня. Ну, да добро! Не дорожи[1583] он мне тем! Я и без столпцов живу. Небось, не разлучить ему меня с ними! Христос с нами в век века уставися.

Анисиму Фокину мир и благословение. А что ты, Онисимушко, меня о попах тех спрашиваешь, а то я им велел смиритися, оба добрыя люди, да шалуют без пути. У Григорья в грамотке почти.

Ходи со Стефаном и с Козьмою[1584], Бог благословит! Стефан ко мне прежь сего писывал кое о чем, и я ему о Христе и прощение послал, и Козьма доброй человек, я в ево церкве и детей духовных своих причащал, со мною он говаривал. Он обедню поет в олтаре, а я на крылосе у него певал.

А для чева Исидор[1585] младенцов не причащает, которых Дмитрей крестит? Я приказал ему крестить, сын мне он духовной.

Стефан-батко, которые младенцы те от еретиков тех крещены, и ты розыскивай: буде отрицание от сатоны было и в три погружения крещон, и ты токмо молитвы и недокончанная над ними соверши, а буде же не было отрицания, и ты и совершенно крести.

А что Исидор от еретик крещенных не причащает, то он правду творит. А о умерших — надобе о них Бога молить и их поминать. Глупо робя было, не знало правды и кривды. Аще кто велик умрет, о таковом разсудит: буде и по-новому крещон, а пред смертию каялся о неверии своем, таковаго принимать; аще ли так умре, и он часть волчья, нет ему до Христа дела, нашего Бога.

Ну, Онисим, прости! Бог тебя благословит; моли Бога о мне.