Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Как привезли меня из монастыря Пафнутьева к Москве, и поставили на подворье, и, волоча многажды в Чюдов, поставили перед вселенских патриархов[724], — и наши все тут же, что лисы, сидели. От Писания с патриархами говорил много: Бог отверз грешъные мое уста[725] и посрамил их Христос! Последнее слово ко мне рекли: «Что, де, ты упрям? Вся, де, наша палестина[726] — и серби, и алъбансы, и волохи[727], и римляне, и ляхи — все, де, трема перъсты крестятся, один, де, ты стоишь во своем упоръстве и крестисся пятью перъсты[728]! Так, де, не подобает!» И я им о Христе отвещал сице: «Вселенъстии учителие! Рим давно упал и лежит невсклонно[729], и ляхи с ним же погибли, до конца враги Быша християнином. А и у вас православие пестро стало от насилия туръскаго Магмета, да и дивить на вас нелзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца[730]: у нас, Божиею благодатию, самодеръжство. До Никона-отступника в нашей Росии у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно, и Церковь немятежна. Никон-волък со дьяволом предали трема перъсты креститца, а первые наши пастыри, якоже сами пятью перъсты крестились, такоже пятью перъсты и благословляли по преданию святых отец наших: Мелетия Антиохийскаго и Феодорита блаженнаго, епископа Киринейскаго, Петра Дамаскина и Максима Грека[731]. Еще же и московский поместный бывый собор[732] при царе Иване, так же слагая перъсты, креститися и благословляти повелевает, якоже прежний святии отцы, Мелетий и прочии, научиша. Тогда при царе Иване Быша на соборе знаменоносцы Гурий и Варсонофий, казанъские чюдотворцы, и Филипп, соловецкий игумен, — от святых русских»[733]. И патриаръси задумалися. А наши, что волъчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: «Глупы, де, были и не смыслили наши русские святыя! Не учоные, де, люди были, чему им верить? Оне, де, грамоте не умели!» О, Боже святый! Како претерпе святых своих толикая досаждения? Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, побранил их, колко мог и последнее слово рекл: «Чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: «Лутче един творяй волю Божию, нежели тмы беззаконных![734]» Так на меня и пущи закричали: «Возьми, возьми его[735]! Всех нас обезчестил!» Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились. Человек их с сорок, чаю, было — велико антихристово войско собралося! Ухватил меня Иван Уаров[736] да потащил, и я закричал: «Постой, — не бейте!» Так оне все отскочили. И я толъмачю-архимариту говорить стал[737]: «Говори патриархам: апостол Павел пишет: „Таков нам подобаше архиерей, преподобен, незлобив”[738], — и прочая. А вы, убивше человека, как литоргисать станете?» Так оне сели. И я отшел ко дверям, да набок повалилъся: «Посидите вы, а я полежу», — говорю им. Так оне смеются: «Дурак, де, протопоп от! И патриархов не почитает!» И я говорю: «Мы уроди[739] Христа ради! Вы славни, мы же безчестни! Вы сильни, мы же немощни![740]»

Потом паки ко мне пришли власти и про «аллилуйя» стали говорить со мною. И мне Христос подал — посрамил в них римскую ту блядь Дионисием Ареопагитом, как выше сего в начале реченно. И Евфимей, чюдовской келарь[741], молыл: «Прав, де, ты! Нечева, де, нам больши тово говорить с тобою!» Да и повели меня на чепь.

Потом полуголову царь прислал со стрельцами, и повезли меня на Воробьевы горы; тут же — священника Лазоря и инока Епифания-старца[742], острижены и обруганы, что мужички деревенские, миленкие! Умному человеку поглядеть да лише заплакать, на них глядя. Да пускай их терпят! Что о них тужить? Христос и лутче их был, да тож ему, свету нашему, было от прадедов их, от Анны и Каиафы[743], а на нынешних и дивить нечева: с обрасца делают! Потужить надобно о них, о бедных. Увы, бедные никонияня! Погибает от своего злаго и непокориваго нрава!

Потом с Воробьевых гор перевели нас на Андреевское подворье, таже в Савину слободку. Что за рабойниками, стрельцов войско за нами ходит и срать провожают. Помянется, — и смех и горе, — как-то омрачил дьявол! Таже к Николе на Угрешу[744]; тут государь присылал ко мне голову Юрья Лутохина[745] благословения ради, и кое о чем много говорили.