Том 2. Вторая книга рассказов

Вернувшаяся на этот раз с особенною силою болезнь Иосифа продержала его дольше, чем он и Соня предполагали, соединясь еще с простудою и родом горячки. Так что до самого поста он жил в небольшой квартире своей кузины, что его очень стесняло и откуда он рвался, несмотря на уверения Сони. Наконец она уступила, и Иосиф, не совсем еще оправившийся, переехал к Зыковым, имевшим свободную комнату Феклуши, уехавшей в Москву, хотя и с непоправленным небом. Соня несколько раз заходила к Зыковым, заботясь все, удобно ли и спокойно ли будет там Иосифу. Не совсем, кажется, убедившись в этом, она тем не менее согласилась перевести туда больного, проводя большую часть времени у него. С Ольгой Ивановной Соня как-то сошлась, но Марина держалась в стороне, хотя и ходила часто во время болезни Иосифа в Сонины три маленькие комнатки. Теперь и Соня отделилась ото всех, только изредка и через третьи руки узнавая новости. Новостей было не очень много, но все же были. Леля скрылась куда-то и, прислав письмо из Германии, просила ее не искать и адреса своего не сообщила; уехал и Адвентов; зато вернулся Андрей Фонвизин, но зашел к Иосифу только раз, посидев с полчаса и сказав на прощанье: «Вы не тревожьтесь, все идет так, как нужно», больше не приходил. Говорили, вообще, что он нигде не бывает, кроме как в полку, а все сидит дома и читает духовные старые книга. Но Екатерина Петровна – та везде, где могла, бывала, была деятельна и оживленна, храня оскорбленный и серьезный вид; особенное рвение выказывала к делам Неллина общества, и вообще с тетушкой их стало водой не разлить. Дело о наследстве привелось к окончательному совершению, так что не сегодня, завтра Иосиф мог бы получить его, но другое дело, затеянное уже Екатериною Петровною, тоже быстро шло вперед, хотя ни Соня, ни Пардов не знали точно, в чем оно заключается. Иосиф вообще как-то изменился, ничем не интересовался, все больше лежал, глядя на красный огонь лампадки и часто не отвечая на вопросы; но был тих, не спорил, о жене не вспоминал, или говорил спокойно, петь – тоже не пел. Виктор даже скучать стал, глядя на отчима, а Соня часто взглядывала опасливо на Иосифа, когда он, руки под голову, глядел, не моргая, на старый Спасов оклад.

– Ты что? – спросил он, поймав взор на себе и улыбаясь ласково.

– Я ничего: тебе скучно, Жозеф? Хочешь, я тебе почитаю?

– Почитай, только мне не скучно, хорошо; посиди лучше так.

Когда Марина случайно входила и видела Иосифа в таком положении, она молча и радостно крестилась и неслышно уходила, не выдавая, что была. Каждый день часов в пять Марина приносила «Пролог» с застежками и нараспев читала жития следующего дня, не спрашивая, хочет ли Иосиф слушать, и не заботясь о том, слушает ли он. Хотя он часто и лежал не двигаясь и безучастно, но вдруг через несколько иногда дней заданный вопрос показывал, что он все слушает и все помнит. В эти часы Соня редко бывала, но когда бывала, то Марина все равно читала при ней. Иногда приходил старик, Ольга Ивановна или кто из молодцов. Делать это Марина не пропускала никогда, хотя она сама была все менее и менее здорова, так что только видая ее каждый день, можно было не замечать, как она изменилась. Длинные постные службы еще более брали ее силы; наконец она совсем расхворалась, и позванный, несмотря на протесты больной, доктор велел ей сидеть дома, прибавив, что недели через две все пройдет. По его уходе Марина тихонько, рассмеявшись, сказала:

– Чудно, дяденька, говорит он, что недели через две все пройдет, а не видит того, что все равно, выходя или не выходя, я до Пасхи протяну, а там помру.

Старик ответил:

– Это никому не известно.

– Помни мое слово, – молвила Марина и отвернулась к стенке, не то заснула, не то заплакала.

В пять часов зашел к ней Иосиф и стал говорить что-то, топчась на месте. Послушав некоторое время, больная улыбнулась и спросила:

– «Пролог» почитать, что ли?

– А вам не трудно будет?

– Стоит ли говорить об этом! Достаньте с сундука.

– Как у вас славно тут! – проговорил Иосиф, в первый раз войдя в ее комнату, куда были помещены все большие, слишком громоздкие для парадных горниц иконы и сундуки.

– Чем не келья? – ответила Марина и, севши на постель, начала чтение. Окончив, она спросила: – Скучно было без книга?

– Да, привык я, знаете ли, и потом, это успокаивает.

– Не то вы говорите, Иосиф Григорьевич! Если б я говорить умела… но, может, вы так поймете. Возьмем монастырь: службы все в одно время, встают тоже, работают, трапезуют тоже – и жизнь делается легка и красна, как в раю. Или наших стариков – не то же ли? И вы – не одни. Усердие в молитве у всех разное, сколько людей, столько душ, все – отличны, а слова, оказательство и время – одно, все вместе крепко стоят, и сам себя не теряешь; так и во всех. А захочешь сам помолиться, уйди к себе или при всех, сидя, ходя, в пути, за работой про себя вздохни, но это – совсем другое, и одного этого мало. А где уже двое или трое во имя Мое, там и Я посреди них.

Марина устала с непривычки так долго говорить и умолкла; помолчал и Иосиф, потом прибавил с трудом: