Том 2. Вторая книга рассказов

– Сродственник вам был? – спрашивала Ольга Ивановна.

– Нет, но хороший знакомый.

– Что же, они нездоровы были или расстройство какое получили? – не унималась Ольга Ивановна.

– Да, расстройство. Он вообще был очень несчастный человек, – отвечала Соня.

– Ветка, вихрем носимая! – прошептала Марина.

– Жаль, жаль. Если не Господь хранит дом, напрасно страж бодрствует, – произнес старик.

– Он был верующий и по-своему набожный человек, – отвечала Соня.

– А церкви какой он был?

– Православной.

– Мы все православные, – улыбнувшись, заметил дядя и продолжал: – Неужто же он не нашел никакого священника, которого бы он чтил и который бы запретил ему малодушничать?

– Я не знаю; вероятно, нет; он был за границей и ему было слишком тяжело.

– Простите, барышня, это просто трусость и большой грех – так поступать.

– Трудно других судить, – как-то стыдясь, заметила Соня.

– Конечно, один Бог ему судья, вы простите меня.

– Вы говорили, как должно: в чем же мне вас прощать?

– Жозеф, пройдем к тебе, если можно.

– Я не могу в себя прийти! – твердил Иосиф, вставая.

– Наверно, бабочка какая-нибудь напортила вашему знакомому! – сказала им вслед Ольга Ивановна.

– По себе судите? – откликнулся Виктор.

Как только они остались втроем, Иосиф бросился расспрашивать Соню о причинах смерти Адвентова.

– Я знала это; это было ведь дней пять тому назад, на днях его привезут сюда.

– И ты могла молчать? Грех тебе, Соня!

Не останавливаясь, та продолжала:

– Он писал мне перед своим… перед тем, как хотел это сделать. Он говорил, что очень обманулся в том, на чем хотел построить свою дальнейшую жизнь, свое счастие, и что ему ничего нет в будущем; что этим обманом вычеркнуто и все прошлое.

– Но что же это? Что же это? – восклицал Иосиф. – А его искусство? И потом, не старик же он.

– Да, он не стар, но и не так уж молод, и потом, он свою личную жизнь ставил ближе к себе, чем искусство; он был очень одинок последнее время. Я его не оправдываю, но понимаю. Представь себе, что ты любил кого-нибудь и строил на этом чувстве будущее, а потом бы оказалось, что тебя не только не любят и не любили, но и не могли любить?

– Соня, Соня, замолчи, что ты говоришь мне?

– Прости, Жозеф, я вовсе не о тебе думала, и разве твое положение таково же?

– Просто Михаил Александрович оказался слабее, чем мы думали, – решил Виктор.

– Что ты, Виктор, об этом знаешь? Одного не было у него, без чего все мы погибнем, – сказал Иосиф.

– Веры? – подхватила Соня. – Да, вера спасет и сохранит нас!

– Тебя, Соня, вера спасет и сохранит, потому что ты – силач, а мне ее мало, мне для счастия, для спасения нужно еще…

– Что? – тихо спросила Соня.

– Не знаю, как назвать… что-то объятное, что меня бы держало и что бы я мог держать… и что лежит не во мне…

– Церковь? – спросила еще тише Соня.

– Может быть, – согласился Иосиф.

Соня умолкла, только Виктор метался из угла в угол. Потом девушка сказала задумчиво:

– Может быть, ты и мои силы преувеличиваешь, Жозеф?

– Я был бы очень рад.

– Чему?

– Мы были бы равнее, ближе.

Соня только поцеловала его, улыбнувшись. Иосиф был слишком расстроен, чтобы оставаться дома. Хотя он не выражал своего волнения, но вышел с пасынком к Саше. По дороге он робко спросил:

– Ты, Виктор, не знаешь: Сергей Павлович был ни при чем в этом несчастии с Адвентовым?

– Как ни при чем? Я только при Соне говорить не хотел, хотя, конечно, она и сама это отлично знает. Адвентов же жил с Беззакатным, а потом оказалось, что твоя жена его сосватала с Дмитревской и устроила побег.

– Они же любили друг друга…

– Ах, оставь, пожалуйста! Не знаю я Сережу Беззакатного! Как Михаила Александровича он нисколько не любил, так и Лелю не любит.

– Кого же он любит?

– Девок!

– Значит, лучше вышло, что часть правды открылась?

– На что лучше?

– Я ничего не понимаю.

– Одурел ты совсем со своими мироносицами.

Так как они дошли уже до дверей Броскина, то разговор прекратился. У Броскиных было какое-то волнение, по-видимому, скорее приятное.

– Что случилось? – осведомился Виктор.

Саша промолчал, но Марья Ильинична из соседней комнаты заговорила:

– Уж такие дела случились! Васю, Линде, Сеню и Ираидку забрали, навряд выпутаются: придется на казенной квартире посидеть, а то и прогуляться по столбовой дорожке.

– В чем же их уличили?

– В хороших делах, значит.

– Обворовали они одного барчука, – добавил Саша.

– Давно их взяли?

– Только сегодня утром.

– Трудно оправдаться? – спросил из вежливости Иосиф.

– Никак невозможно, – радостно подтвердил Броскин.

– Вы-то чему радуетесь? – спросил Виктор сердито.

– Я не радуюсь; смешно очень на их глупость.

– Вы очень умны!

– А что же?

– Все же вам Екатерина Петровна денег не заплатила.

– Заплатит, – уверенно сказал Саша.

Жена добавила, будто чтобы прекратить пререкания:

– Вася-то, пожалуй, освободится.

– Почему?

– Потому – союзник.

– Ну, это, матушка, теперь не защита.

– Все-таки.

– А вы, Александр Алексеевич, союзник? – спросил Иосиф.

– Союзник, – отвечал тот.

– Отчего, для безопасности?

– Нет, напрасно вы так думаете. Я вам объясню, почему я – союзник.

– Пожалуйста.