Том 3. Ангел Западного окна

И все же в последнем темном уголке залитого солнцем ландшафта моей души затаилась маленькая, почти неощутимая боль: Яна! Должен ли я ее видеть?.. Имею ли право?.. Стоит мне только позвать, и она явится! Иначе и быть не может, ибо с того мгновения, как Елизавета вошла в меня, чудесные, таинственные силы забили гейзерами из сокровенных глубин моего Я. И вот уже бледное, грустное лицо выплывает из тени моей меланхолии: Яна!..

Но тут подходит лаборант Гарднер и с холодным упреком говорит:

   — Мало тебе тех мук, коими облагодетельствовал тебя Ангел Западного окна?.. Отныне никакой «Ангел» не может тебе повредить, так не нарушай же равновесие макрокосма!

   — Яна... она знает обо мне?.. Она может меня видеть?..

   — Ты, брат, переступил порог посвящения с лицом, обращенным назад, ибо назначено тебе быть помощником человечества, как и все мы в нашей цепи. А потому ты до конца времен можешь видеть землю, чрез тебя изливается благодатная эманация вечной жизни. Но что есть эта вечная жизнь, члены нашего ордена знать не могут, ибо обращены спиной к сияющей, непостижимо животворящей бездне; Яна же шагнула через порог вечного света, глядя вперед. Видит ли она нас? Кто знает?!

   — Она счастлива... там?

   — Там?.. Для того «Не-нечто», которое мы на своем человеческом языке прозвали «царством вечной жизни» и без зазрения совести продолжаем употреблять это нелепое словосочетание, не подходят никакие определения и никакие аналогии! Ну, а счастлива ли? — Гарднер усмехается. — Неужели ты спрашиваешь меня всерьез?!

Я опускаю глаза.

— Даже нас, хотя мы лишь слабые отражения вечной жизни, не могут видеть несчастные сыны человеческие, которые там, снаружи, обречены блуждать по кругу бесконечной жизни;

также и нам не дано видеть или хотя бы предполагать, что такое вечность непостижимого Бога; она близка и одновременно недосягаемо далека от нас, ибо пребывает в ином измерении. Путь Яны — это женский, жертвенный путь. Он ведет туда, куда мы за ней следовать не можем и не имеем права. Наш путь — это Великий магистерий, мы оставлены здесь, на земле, дабы превращать. Знай же: Яна, пожертвовав собой ради тебя, избегла и бытия и небытия. Если бы она не сделала этого, ты бы здесь не стоял!

— Так, значит, люди уже не могут... меня... видеть?! — спросил я удивленно.

Гарднер от души рассмеялся:

— Тебе интересно, что они о тебе думают?

Нет, даже самый слабый, неуловимый всплеск любопытства не мог потревожить блаженного побережья Эльзбетштейна. Однако, когда мой друг, словно вспомнив студенческую пору, заговорщицки мне подмигнул, я, слегка заинтригованный этим не совсем, может быть, уместным озорством адепта, весело кивнул:

— Ну и?..

Теодор Гертнер быстро нагнулся и поднял с обочины дорожки ком красноватой глины:

— Вот! Читай!

«Читать?..» В следующее мгновение комок влажной грязи в его руке превратился... в обрывок газеты... Трудно представить себе что-нибудь более бессмысленное, чем этот бумажный фантом. Нет слов, чтобы передать ту гамму противоречивых эмоций, которые вызывала эта материализация из призрачного мира людей: это было и смешно, и нелепо, и трогательно, и... ужасно...

А Гарднер уже повернулся к своим розам и принялся что-то подрезать и подвязывать.

Я прочел:

«ГОРОДСКОЙ ВЕСТНИК»

Дом с привидениями в XIX округе

Нет нужды напоминать нашим почтенным читателям, что дом № 12 по Елизаветинской улице в прошлую весну сгорел дотла. Да разве можно забыть этот страшный пожар, когда, несмотря на все старания нашей доблестной пожарной команды, огонь так и не удалось потушить! По мнению геологов, пламя