Том 3. Ангел Западного окна

Я затаил дыхание, и мне показалось, что мои ноздри тоже уловили пряный опасный запах. И в то же мгновение снаружи, перед

дверью камеры, раздались шаги и загремели тяжелые железные засовы...

На этом месте я словно споткнулся. Посидев растерянно с минуту, отложил зеленый сафьяновый журнал и крепко задумался. Запах пантеры!..

Где-то я читал, что над старинными вещами может тяготеть проклятие, заговор или колдовство, которые переходят на их нового владельца. Казалось бы, ну что страшного — прогуливаясь вечером по городу, посвистел какому-то бездомному пуделю, который перебегал дорогу! Взял его к себе из сострадания, в теплую квартиру, и вдруг, глядя на черную курчавую шерсть, встретился глазами с дьяволом...

Неужели со мной — потомком Джона Ди — происходит то же самое, что в свое время приключилось с доктором Фаустом? Или я, вступив во владение этим полуистлевшим наследством, оказался в магическом круге древних преданий? Быть может, я приманил какие-то силы, потревожил какие-то могущества, которые спали в этом антикварном хламе, затаившись подобно окуклившимся личинкам в дереве?

Что же все-таки произошло? Что заставило меня прервать чтение записей Джона Ди? Признаюсь, это стоило мне известных усилий, так как странное любопытство овладело мной незаметно для меня самого. Мне не терпелось узнать, как иному заинтригованному любителю романов, дальнейшие события в подземной камере Кровавого епископа Боннера, и прежде всего: что имел в виду Бартлет Грин, когда сказал: «Запах пантеры!»?..

Ладно, хватит ходить вокруг да около, с самим собой надо быть откровенным до конца: уже несколько дней я не могу избавиться от ощущения, что во всем, имеющем отношение к наследству Джона Роджера, нахожусь под чьим-то постоянным контролем. Теперь я до кончиков ногтей прочувствовал, что значит слепо повиноваться. Но ведь я сам решил отказаться при составлении жизнеописания моего английского предка от авторской цензуры и последовать наставлению «Януса» или, если угодно, «Бафомета»: «Читай то, что я вложу в твои руки». Так что лучше вопросов не задавать и подчиняться беспрекословно... И все же: эта маленькая заминка в моей работе произошла с «высшего соизволения» или случайно?

Я хотел было продолжить, но едва взял перо в руки... Странно, очень странно! С того момента, как я воспроизвел на бумаге разговор Бартлета Грина и Джона Ди, прошло не более

получаса. Но то ли я не совсем точно и достоверно помню некоторые мои чувственные восприятия за этот короткий промежуток времени, то ли они все равно что галлюцинации, тени пережитых событий, легко и эфемерно скользящие между пальцев моего полусонного сознания... Так или иначе, внезапно в мой кабинет проник «запах пантеры»; точнее: мои органы обоняния зафиксировали неопределенный запах хищного зверя—в моей памяти всплыл образ цирковой арены с клетками, и там, за частыми прутьями решетки, от которых рябило в глазах, беспокойно и сосредоточенно расхаживали из угла в угол огромные черные кошки.

Я вздрогнул. В дверь моего кабинета настойчиво постучали.

И не успел я пробурчать свое, скажем прямо, не очень любезное «Войдите» — о моем отношении к неожиданным визитам я уже упоминал, — как дверь резко распахнулась настежь. Мелькнуло растерянное, смущенное лицо старой, хорошо вышколенной мною экономки, но тут же, проскользнув мимо нее, в кабинет упругим, энергичным шагом ворвалась высокая, стройная дама в темном искрящемся платье.

Но что это я — ворвалась?! Сказать такое о даме, особе явно аристократичной, непоколебимо уверенной в силе своих чар! Тем не менее, несмотря на несколько излишнюю, свойственную романтизму экспрессию, именно этот глагол наиболее точно передает первое, непосредственное впечатление от этой совершенно незнакомой мне женщины. Словно что-то отыскивая, ее прекрасная точеная головка на тонкой гибкой шее тянулась вперед. В стремительном порыве дама чуть было не проскочила мимо меня; подобно слепым, которые умеют читать кончиками пальцев, она, словно в поисках опоры, вытянув вперед руку, нервно ощупывала край письменного стола. Но вот ее пальцы замерли, и все тело незнакомки сразу как-то расслабилось, успокоенно опершись, словно приклеившись, ладонью о стол.

Совсем рядом стоял тульский ларец.

С неподражаемой, врожденной естественностью, научиться которой невозможно, она двумя-тремя шутливыми фразами — славянский акцент прозвучал в них довольно отчетливо — сняла несколько необычное, я бы даже сказал, шокирующее напряжение ситуации и тут же пустила мои беспорядочно растекшиеся мысли по интересующему ее руслу:

— Сударь, буду краткой — у меня к вам просьба. Могу ли я рассчитывать на вашу любезность?

Воспитанный человек на подобный вопрос красивой благородной дамы, которая, несмотря на свою природную гордость,