Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Я не отведал, я едва пригубил
от жизни, от весны перед войной.
Но помню — шло все бедное на убыль,
плохое уходило стороной.

Не буду лгать: довольство и богатство

не одарило радостью меня,
но время стало к маю продвигаться —
белее хлеб и глаже простыня.

Я не из тех, кто изучал в таблицах

колонки цифр о плавке чугуна;
не знанье — чувство начало теплиться
о том, что мы — особая страна;

что мы должны мир передвинуть к маю —

поближе к людям, честным и простым.
Вот объяснить бы, как я понимаю, —
жизнь, что создать на свете мы хотим!..

Перестеклить все окна? Землю вымыть?

Пересадить поближе все цветы?
Переложить все стены? Солнце вынуть
из угольной подземной черноты?

Передружить людей? Так небывало,

так неразлучно всех переплести?
Все, что земля от благ своих давала,
всем на открытый счет перевести?..

И было нужно много грубой стали,

работы в глине, в угольной пыли,
чтобы румяней дети вырастали,
чтобы пахучей ландыши цвели.

Нет, молодежь на жизнь не обнималась,

что пиджачки кургузы и серы, —
мы знали: это время приближалось,
зарей вплывало в темные дворы.

И начинала глина превращаться

в живое изваянье. В первый час
вот только что осознанного счастья,
как — взрыв, удар! И двинется на нас

потоп из выпуклых фашистских касок,

обвал их бомб, и хохот, и огонь,
и муравейник черепов и свастик,
и Гитлера простертая ладонь

ко мне: «Отнять!» — Не дам!

«Схватить!» — Не дамся!
«Убить!» — Я даром жизни не отдам!
Что ж! Испытайте грозное упрямство
бойцов, что не сдаются никогда!

Вам, господа, победой не упиться!

Посмотрим за последнюю черту:
Матросов — жив! А враг — самоубийца
с крысиным ядом в почерневшем рту!

Окончился лес.

                          Гол
              край земной.
Последней сосны
                             ствол
              передо мной.
Черная горсть
                           изб
              брошена в снег.
Вытянувшийся
                         визг
              мчится к сосне.
Крот ли это
                         копнул
             мерзлый песок?
Юркнули
             рыльца пуль
в кочку наискосок.
Разве уже?
                     Да!
Точка.
            Уже.
Некуда.
            Ни-ку-да…
Рота на рубеже.
Чьи это, чьи рты
          тонко поют?
Невидимки-кроты
          в норки снуют…
Дальше —
                  не перешагнуть
         поле, брат,
дальше —
                   к деревне путь
        с бою брать,
рвать его,
                        раздвигать,
         пробивать
телом,
         к деревне гать
         пролагать.
Только одной сосной
        заслонен —
слышу, как просит:
                              «Стой!..» —
       снежный склон.