Том 3. Гражданская лирика и поэмы

А я любил засматриваться в утро,
о завтрашнем задумываться дне.
Я с будущим, воображенным смутно,
всегда любил бывать наедине.

Я понимал, что рыночные птицы

листки гаданья тянут невпопад,
а вот хотел бы прочитать страницы
своей судьбы, судьбы своих ребят.

Хотел бы я попасть хотя бы на день

вперед на век, в необычайный мир,
в кварталы кристаллических громадин,
построенные нашими людьми.

Я не видал хороших книг про это,

но строчками невыдуманных книг
странички комсомольского билета
я мысленно заполнил, как дневник.

И вот он мне безмолвно помогает

сильней сжимать гранаты рукоять,
на будущее молча намекает,
которое должны мы отстоять.

Я знаю, кем после войны я буду,

когда надежду — Родину свою,
бронею сердца, комсомольской грудью
я будущему веку отстою.

Я, вероятно, буду очень гордым,

счастливым и удачливым всегда
и со странички комсомольский орден
сниму, возьму, перевинчу сюда…

Белые

            в пух
                        снега,
тишина сосняка,
по белизне
                   снеговой —
дорога
             к передовой.
Нетоптаное
                      шоссе,
где мы прошагаем все,
где завтра
               и я пройду
         впервые в бой,
где, может быть,
                             упаду,
других заслонив собой;
где,
       не пройдет и дня,
и смеркнет свет,
и стихнет смех,
где,
       может быть,
                            за меня
пойдут на смерть.
И будет
             земля в росе
         о них грустить…
Как хочется,
                      чтобы все
          остались жить!

Может статься, придется и нам товарища недосчитаться… Пуле — пустое, летит — не глядит, кто лучше, кто хуже. А каждый из нас на Родине нужен. Что сын, что брат, что просто один из ребят, и сразу тоска за сердце хватает, если подумать: Орехова нет, Матвеева не хватает!.. Убьют Воробьева — большущее горе, чего там скрывать. Будет всегда его недоставать в нашем сдружившемся хоре. Товарищ умрет — беднеет народ, целою жизнью меньше на свете. В каком-то углу всегда тишина… Случается, повода нет, а скучается. А если товарищ хороший встречается, можно ему доверить печаль, как ношу с плеча. Так и мешок и ящик зарядный. Я коренастый, выносливый, ладный. А есть послабее ребята у нас. Есть кому тяжелее. Я у товарища плечи жалею. Прикажут такому: «Пулей беги!» А сапоги увязают в сугробинах, ранней весною особенно… Дай, браток, ремешок, понесу за тебя вещевой мешок. Не смущайся, брат, угощайся! Дождемся тяжелого дня, может, придется тащить и меня с поля, под смертным огнем. Такая у нас бойцовская доля. Скоро, друг, отдохнем… Я тебя видел в Уфе, у вокзала. Мне твоя матушка наказала: «Сынок, пособи моему, помоги». И были у ней под глазами круги, в слезах ей твое мерещилось детство. Я ей ответил: «Не откажусь». А рядом еще поглаживал ус — это, наверно, отец твой?..