Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Вся кровь
                      кричит:
                                 «Назад!»
Все жилы,
                пульс,
                           глаза,
и мозг,
               и рот:
«Назад,
            вернись
                             назад!»
Но я —
              вперед!

Вы слышали, как выкрикнул «вперед!» я,

как выручил товарищей своих,
как дробный лай железного отродья
внезапно захлебнулся и затих!

И эхо мною брошенного зова

помчалось договаривать «вперед!» —
от Мурманска, по фронту, до Азова,
до рот, Кубань переходивших вброд.

Мой крик «вперед!» пересказали сосны,

и, если бы подняться в высоту,
вы б увидали фронт тысячеверстный,
и там, где я, он прорван на версту!

Сердцебиению —

                           конец!
Все онемело
                    в жилах.
Зато
        и впившийся свинец
пройти насквозь
                         не в силах.
Скорей!
             Все пули в тупике!
Меж ребер,
                 в сердце,
                                   в плоти.
Эй, на горе,
                 эй, на реке —
я здесь,
                на пулемете!
«Катюши», в бой,
                           орудья, в бой!
Не бойся,
                брат родимый,
я и тебя прикрыл
                          собой,—
ты выйдешь
                  невредимый.
Вон Орша,
                  Новгород,
                                    и Мга,
и Минск
               в тумане белом.
Идите дальше!
                        Щель врага
я прикрываю
                      телом!
Рекою вплавь,
                           ползком,
                                          бегом
через болота,
                              к Польше!..
Я буду прикрывать
                                  огонь
неделю,
             месяц, —
                         больше!
Сквозь кровь мою
                        не видит враг
руки
       с багряным стягом…
Сюда древко!
                     Крепите флаг
победы
              над рейхстагом!
Не уступлю врагу
                              нигде
и фронта
             не открою!
Я буду
               в завтрашней беде
вас прикрывать
                              собою!

Наша деревня! Навеки наша она. Теперь уже людям не страшно — на снег легла тишина. Далеко «ура» затихающее. Холодна уже кровь, затекающая за гимнастерку и брюки… А на веки ложатся горячие руки, как теплота от костра… Ты, товарищ сестра? С зеркальцем? Пробуешь — пар ли… Я не дышу. Мне теперь не нужно ни йода, ни марли, ни глотка воды. Видишь — другие от крови следы. Спеши к другому, к живому. Вот он шепчет: «Сестрица, сюда!..» Ему полагается бинт и вода, простыня на постели. А мы уже сделали все, что успели, все, что могли, для советской земли, для нашего люда. Вот и другой, бежавший в цепи за тысячу верст отсюда, лежит в кубанской степи. Всюду так, всюду так… На Дону покривился подорванный танк с фашистскою меткой. Перед ним — Никулин Иван, черноморский моряк. Нет руки, и кровавые раны под рваною сеткой. В тучах, измученный жжением ран, летчик ведет самолет на таран, врезался взрывом в немецкое судно… Видишь, как трудно? Слышишь, как больно? У тебя на ресницах, сестрица, слеза. Но мы это сделали все добровольно. И нам поступить по-другому нельзя…