Том 3. Странники. Рассказы. Очерки (1942-1944)

В труде и в заботах дни мелькали за днями, солнце все выше да выше забиралось в небе, проходили месяцы. И вот наступила дружная весна. Как-то враз согнало снег. Барабинская степь побурела и задымилась, подсыхая. Потом колхозники пустили палы, и вскорости степь залилась пламенным потоком. Сгорали дотла бурьян и сорные травы, зола удобряла плодоносный слой земли. Ночью кругом, покуда глаз хватал, степь пылала. Над пожарищем подымалась тяга воздуха, и среди тихой ночи сам собой рождался крепкий ветер. Под ударами его степь превращалась в огненное море. Ночной мрак, колыхаясь и подплясывая, трепетал над пожарищем и плыл куда-то вверх, вслед за подрумяненными округлыми клубами дыма. Вал за валом катились пламенные волны, вот взмыл вверх осыпанный искрами золотой фонтан — вспыхнул ворох прошлогодней соломы, а там опять всполошный взрыв огня.

Иван Петров, лежа в госпитале, вызывал в своей памяти и эту такую далекую, такую знакомую ему картину. Степь в огне. Он вздохнул и подумал: «Что-то там на родине моей?»

А на его родине… Весна была военная, и все полевые работы были налажены на военную ногу. Все предусмотрено планом, точно намечено, где расставить тягловую и рабочую силу. Каждый, от велика до мала, знал, когда и что будет делать.

Первого мая, в праздничный день, началась пахота. Главную работу несли на себе женщины, молодые солдатки. Старики тоже не отставали, старики приободрились — помогали женским бригадам советом и делом. В первый же день колхозники перекрыли в полтора раза норму плана. Так началась военная весна.

Военная весна! Кто выдумал это хорошее слово? Оно должно веселить сердце воина, вливать в его мускулы силу, давать уверенность в том, что тыл армии крепок, что о воине есть большая забота, что на его родине все в полном порядке. Вот и отлично!

Действительно, в колхозе краснофлотца Ивана Петрова был полный во всем порядок. Хорошо работают детская площадка, ясли, где нашли себе приют сосунки, ползунки, ходунки. Бригада школьников под руководством учителя трудится на колхозном огороде: будет капуста, будут огурцы, морковка, всякая овощь, будут и арбузы.

За пахотой начался сев, засеяно было две тысячи гектаров. Из города приехали две агитаторши, они читали колхозникам свежие газеты, вели беседы, выпускали боевые листки. Комсомольцы, отрывая от короткого сна часок-другой, делали стенную газету, веселую, с солью, с перцем. А название газеты: «Все для фронта».

Вот колокольчик зазвенел, почтарь приехал.

— Где председательша? — спросил он у поварихи.

— А Нина Григорьевна к машинам уехала. — И она указала в сторону, где гудели тракторы.

В обед, когда все сошлись в одно место, председательша, поблескивая черными глазами, сказала:

— Письма, бабоньки, получены с фронта. Всем кланяются! И еще они желают нам вырастить хороший военный урожай.

— Да ты читай всем в гул, — раздались голоса.

Краснощекая Параня стала в первую голову читать письмо брата своего. Между прочим, Иван Петров писал:

«Спасибо, родные мои колхозники. Так что я получил от вас третье письмо, так что знаю, как у вас все хорошо и благополучно проистекает касаемо работ. Доктор сказал, что мне придется еще полежать в госпитале месяца два, а после мы, говорит, пошлем тебя, товарищ Иван Петров, домой на поправку, в дальний рейс. Вот какой приятный старичок, он прямо-таки меня от смерти спас. Так что, дорогие мои, милые мои колхознички и все родные, нам с вами предвидится вскорости торжественная встреча».

Два вечера писались ответы на фронт. Надо было откликнуться на восемь писем. Все собрались в стане первой бригады. Гривастые костры горели. Вставала широколобая луна, в побледневшем небе мерцал зеленоватый бисер звезд. Справа, среди густых зарослей тальника, над спокойной речкой растекался во все стороны седой туман. В кустах крушины и боярки бессонные соловьи зачинали плавные посвисты, в болотце покрякивал дергач, под каждой кочкой, в густых межах, поросших васильками и мятой, выборматывали перепелки свое: «Пить пойдем». Над степью веял аромат хлебородных нив, отцветающей смородины и медоносных трав.

Кучками приникли к высохшей земле холщовые палатки. Но никто еще не ложился спать. Обступили стол, на котором секретарь комсомольцев, юноша с быстрыми глазами, пишет письма. Со всех сторон сыпались подсказы, что писать.

— Пиши: «Несравнимо с прошлым годом, когда все колхозники были дома, — диктует председательша, — и живого тягла больше было, и тракторов больше, а нынче все-таки план сева увеличен на триста гектаров…» Пиши еще: «Мы дали клятву нашим мужчинам, когда провожали их в Красную Армию, трудиться со всех сил, то и вышли мы, женщины, да старики, по всему району на первое место».

И вдруг пропищал голосок непоседы Дуньки:

— Пиши!

Народ заулыбался, а проворная Дунька таки изловчилась бочком-бочком пролезть возле ног женщин к самому столу. Смущенно теребя худыми ручонками край фартука и посматривая по-серьезному в лицо писаря, она взахлеб заговорила: