Том 3. Странники. Рассказы. Очерки (1942-1944)

Ивану Петрову работать с ними было весело: хохотуньи, рослые, ядреные. Особливо Таня Четвергова. Фу ты, черт…

Объявили короткий паужин. Жевали всухомятку шаньги, калачи. Краснофлотец сидел в кругу молодежи, как именинник. Ах, какой милый, какой ласковый народ! Иван Петров прожил на свете двадцать два года и всего этого как-то не примечал. Шла и шла жизнь. А вот теперь…

Промелькнуло в упорном труде еще несколько часов. На землю улеглась сутемень. Лысая луна выставила из-за гор свою глазастую голову и видит: изба готова. Да не изба, а целый дом. По фасаду четыре окна, крыльцо с навесом, бревна чисто выстроганы, ну прямо загляденье. Вот отошли, полюбовались: хорошо.

Семья лейтенанта Фетисова — дед, отец, мать с двумя девчонками, растроганные все, счастливые, в пояс кланялись артели:

— Желанные наши! Братцы да сестрины, да доченьки… — и голоса их взволнованно дрожали.

— Что вы, товарищи! — отирая пот с лица, сказал председатель колхоза. — Мы для фронтовиков, в частном порядке для вашего Михаила, всё рады сделать. Поскольку он защищает родную землю, он всецело наш. До самой глубины наш!

— Вот что, товарищи, — сказал секретарь комсомола. — В следующий воскресник мы должны сделать столы, табуретки и все малярные работы закончить… Понятно?

Все направились по домам. Иван Петров провожал Таню Четвергову. От всего здесь пережитого он был внутренне взвинчен. Шутка ли сказать — в однодневье избу срубить! И такая чистая работа.

— А это все из-за войны, — сказала Таня. — Народ дружный стал и на работу лют.

— Очень приятно, — проговорил краснофлотец, прижимая к сердцу руку девушки. — Очень даже приятно. Я, Танюша, вскорости уезжаю к себе домой. И поимей в виду: как только войну закончим победоносно, я на тебе женюсь… Да оторвись моя башка с плеч — женюсь! Пойдешь?

— Да уж… чего тут… Знамо дело! — Таня оглянулась, — тишина была, золотые звезды, — быстро обняла она боевика-балтийца, чмокнула в распаленные губы и, как горная козуля, убежала… Вот чертова деваха!

6

На другой день очкастый поехал дальше. Тот же сутулый старик взялся сплавлять краснофлотца на лодке до пароходной пристани. Ну что ж, водичкой плыть дело привычное: не пыльно, не тряско, лучше и требовать нельзя.

Иван Петров усердно машет лопашными веслами. Ура, ура, раненая рука работает на славу, хоть завтра в бой. Вот только бок болит.

— Есть у нас во флоте шлюпки-двухвеселки, «тузик» называются, — говорит матрос, — вот в тех можно скорые узлы наматывать. Бывало — стрелой летишь!

В корме примостился на козьей шкуре дед. Через вздох и сипоту он рассказывал шершавым голосом разные были-небылицы. Солнце бьет в глаза. Быстрая вода на взмырах вся в бело-огненном панцире, нет сил смотреть. Обнаженные скалы обступили реку справа, слева.

— Айда, дедушка, к берегу! — командует балтиец. — Желательно на ту вон скалу забраться да глянуть во все концы, что и как.

— Валяй, валяй, — сказал дед. — Только высоко лезть, паря. Ну, да ничего, ты дюжий. А я покамест рыбы половлю да щербу сварганю.

Подъем был труден. Петров уже стал раскаиваться, что пустился в это путешествие, но пятиться краснофлотцу не к лицу.

Ровно четыре часа он карабкался на верх скалы.

А как глянул во все стороны, замер от восторга.

Пред ним лежал сам хан Алтай. Так вот он каков, этот сказочный Алтай… Горы, горы, хребты, бесконечные гряды, черные провалища, острые пики скал, зеленые сопки и снова огромные хребты. Чудилось, что весь хан Алтай всколыбался, что горные хребты сдвинулись с подножия и бегут, бегут куда-то. У человека обмерло сердце и закружилась голова. Но прошло мгновение, еще, еще и — весь Алтай застыл. Человек покачнулся и протер удивленные глаза. Да, Алтай застыл, недвижим. Бескрайная даль подернута сизой дымкой. Вблизи, верст на пятьдесят, воздух чист, прозрачен. И все как на ладони.

Огненное солнце сияет жарким пламенем. Весь мир, все бесконечные просторы, от зеленой, взбуровленной земли до неба, охвачены вечерним светом.

Сколько всюду ярких красок, сколько разноцветных ковров разбросано в долинах между гор. И как буйно поросли горные увалы лесом. А какие цветистые склоны обнаженных скал: то изжелта-белые, то серые с голубизной, то розоватые, то темно-красные, как сгустки теплой крови.

Внизу сизой ленточкой змеится Бухтарма. И тут, почти рядом с человеком, — зверушка малая: бурундучок. Привстал на задние лапы, присвистывает, радуясь угревному теплу, и черным бисерным глазком кротко глядит на человека. С дерева на дерево перепархивают сойки, да чивикают, летают табунками какие-то пичуги.