Том 5. Калина красная

Наступил час, и первая сборка всей картины показана худсовету. Реакция сдержанная. Потом Макарыч разглядывал список-картотеку пронумерованных замечаний: «Убрать Федю напрочь», «Переснять титры», «Финал заменить» и еще, и еще. Больше месяца проводил озвучивание, шлифовал текст. Выравнивал сюжетный бег картины. В очередной раз показывая редсовету студии переделанный материал, мы записали обсуждение на диктофон. У него дома прослушали пленку. От тут же набросал на бумаге «критический» перечень эпизодов – по выступлениям редакторов две трети материала подлежало исключению. До конца года возился Шукшин с поправками.

Шукшин держался, особенно ради заключительной реплики. А во время сдачи фильма садился за микшерский пульт и зажимал звук на этом месте, и мы, заранее сговорившись, погромче кашляли, чтобы не услышали принимающие картину (таких моментов по ходу просмотра фильма было несколько!). И слова эти остались; однако к началу тиражирования фильма их убрали: после сдачи еще девять месяцев фильм подвергался «урезкам». Шукшин торговался, отстоял-таки финальную реплику, выбросив взамен фольклорные перлы Ивана Расторгуева. Все эти переделки изрядно искалечили фильм.

Весело? А тут еще событие – картину без него показали в Алтайском крайкоме, и первый секретарь, недовольный фильмом, звонил председателю Госкино, просил фильм на Алтае не демонстрировать. А следом пошли разгромные статьи в прессе. Статьями незамедлительно воспользовались на студии и в Госкино. И пошла резня ее...

Для «городского блока», например, был снят эпизод, рожденный днем текущим. На Большой Пироговке, точнее на Девичьем поле, устанавливали памятник Льву Толстому скульптора Портянко. А в глубине сквера еще стоял старый, изваянный из красного гранита С.Д.Меркуловым в 1927 году. Лев Николаевич – в рост, с руками за поясом, в неизменной своей толстовке. Фигура нового памятника была близка к завершению. На огороженной наспех площадке рядом с глыбой сидящего Толстого стояла отдельно на земле равновеликая белая голова, которую камнетесы переводили в гранит. Шукшин снял такой эпизод: Иван с женой проходят мимо старого памятника и видят, что делают второй того же писателя. Спрашивает жену, что бы это значило? «Гляди-ка, два памятника подряд?!» Затем залетает за изгородь спросить и видит две головы, подбегает – она его росту равна. Зачарованный, он спрашивает камнетеса: «Почему голова-то отдельно?» Его посылают куда подальше. Нюра тащит его из ограды... Эпизод получился веселый, нес информацию о памятнике и точно определял время, затронутое в фильме, – лето 1971. Смыта со всем не вошедшим материалом и эта законченная новелла.

Последняя капля: даже родной дядя Шукшина, случившийся проездом, председатель колхоза на Алтае, обиделся: «Нет у нас таких механизаторов, как твой Иван Расторгуев. Жизнь ушла вперед! Все изображаешь вчерашний день?» – говорил он, поедая сосиски, тут же рассказывая, что едет из Польши, что вот перед поездкой наставляли, как вилки-ложки держать, не «чавкать», а чем там чавкать, ни разу супом не накормили: «В плошке жижицы дадут»... Макарыч покатывался: «Ну чем же ты отличен, дядя, от моего Ивана?»

В одночасье решив поехать в Тимониху к Белову, Шукшин позвал меня с собой. Больше недели прожили мы вместе в заснеженной Тимонихе. Я видел, что тут Шукшин полностью раскован и счастлив. Белов убеждал Шукшина бросить кино и заняться чисто литературой, а перед отъездом предложил: «Выбирай любой дом, я тебе куплю его. Хочешь, сам выберу?» – «Покупай уж тогда всю деревню, коль так щедр», – посмеивался Шукшин. Тогда я позавидовал Макарычу – есть у него друг. Шукшин «зарядился» в Тимонихе. Планы набрасывал один заманчивее другого.

«Печки-лавочки» тихо прошли в Доме кино, еще незаметнее – на экранах. Шукшин этот фильм ценил, считал некоторые сцены в нем для себя достижением.

Однажды я просмотрел «Печки-лавочки» в Казахстане. Реплики – «Все, ребята, конец!» – там не было вовсе. Стал смотреть в Сибири – там не было и других реплик. К ужасу своему узнал, что во всех областных конторах кинопроката существуют еще и свои редакторские ножницы. А кто дает указание? Конкретно не докопаешься.

А впереди была «Калина красная».

Генеральный директор «Мосфильма» предложил Шукшину снять напечатанную в журнале «Наш современник» киноповесть «Калина красная» в экспериментальном объединении, которым руководил Григорий Чухрай. Шукшин предложением Сизова загорелся. На две недели спрятавшись в Болшево, сдал в экспериментальное объединение литературный сценарий. Начались, однако, затяжные обсуждения сценария с худруком и главным редактором. Чухрай предлагал изменить биографию главного героя, иначе, выходит, преступник становится положительным героем фильма. Обсуждения продолжались, Шукшин шел на кое-какие уступки, возникали новые возражения. Сроки стали поджимать, Шукшин нервничал.