Том 6

— То есть вы хотите сказать, что без «Илиады» и «Фауста», «Дон Кихота» и «Короля Лира», «Войны и мира», «Братьев Карамазовых» и «Тихого Дона», без «Сикстинской мадонны» и полотен Рембрандта, без Реймского собора и храма Василия Блаженного, без музыки Бетховена и Чайковского мир был бы много хуже, а люди — коварнее и злее?

— Я хочу сказать, что без всего этого пе было бы ни мира, ни людей, какими мы знаем их сегодня.

— За тысячелетия цивилизации люди не раз муссировали идею «конца света». До поры до времени она носила характер мистический и религиозный, потом ею занялась наука и из небесной превратила ее в космогоническую. Но только в середине нашего века стало совершенно очевидно, что объективная опасность конца — не извне, не космического порядка, а «изнутри», земными причинами обусловленная — стала действительно легко предвидимой и реальной, как никогда прежде. Следовательно, ответственность ныне живущих за будущее велика и сама по себе, и возрастает год от года? Не видите ли вы в этом крест и долг нового поколения?

— Нельзя строить и продолжать жизнь под знаком апокалипсической угрозы бытия. Софокл писал, что мир прекрасен и прекрасна жизнь. Это знают люди и не читавшие Софокла. Но какими были бы прекрасными мир и жизнь, если бы сами люди научились наконец не искажать свой мир и не уродовать свою жизнь! Во многих сделанных глупостях человек в первую очередь должен винить самого себя.

— Крупнейший английский историк Арнольд Тойнби писал, что «институт войны по-прежнему в полной силе в западном обществе», что «если нас постигнет крах, то произойдет это потому, что мы выбрали смерть и зло, тогда как были свободны избрать жизнь и добро». Какое место и какую задачу вы отводите советской молодежи в этой безальтернативной диспозиции, сложившейся в мире?

— Я смотрю на нашу молодежь в целом с надеждой и доверием. По оценкам социологических служб, большинство американцев считает атомную войну неизбежной. Это скверно, потому что ведет к внутреннему примирению с фатальностью и к пассивности перед нею. Наше общество, его молодое поколение смотрит в будущее с надеждой. Я полагаю, что этот ее жизнеутверждающий потенциал поможет создать климат доверия между народами, хотя задача это нелегкая. Но чтобы успешно решать проблемы политической этики или этической политики, нужно действительно подняться до вершин общечеловеческой культуры. Не теряя, разумеется, при этом почвы под ногами.

— Тогда позвольте, Юрий Васильевич, спуститься от обобщений в масштабах поколения до конкретности отдельной личности. Нас всех смущает и возмущает парадоксальная и безрассудная поступь научно-технической эволюции, которая, наделив людей непредставимым еще вчера могуществом, не освободила их от слабостей и пороков, которые не только мешают полезно пользоваться этим могуществом, но и обращают его против самого человека. Со всей остротой и явственностью это демонстрирует «свободное общество» по американскому образцу. Но решение этой кардинальной проблемы, уничтожение драматических ножниц, этого зазора, а то и пропасти между умелыми руками, изощренным умом, с одной стороны, и тлетворными душами и заржавленной совестью — с другой, является и общечеловеческой проблемой в масштабе планеты. Вы видите искомое решение в одном — нравственном совершенствовании человека. Применительно к нам эта задача и пути ее решения — личное дело каждого индивида?

Нет, это общественная задача и общегосударственное дело. В июле 1900 года Лев Толстой записал в своем дневнике: «Совесть и есть не что иное, как совпадение своего разума с высшим». В наше время и в нашем понимании «высшим» — значит общественным. Когда у нас с некоторым смущением и робостью заговаривают о некоем нравственном вакууме, возникающем и в среде молодежи, и в среде людей вполне зрелых, — много целесообразнее, на мой взгляд, подходить к этому явлению с деловитостью социолога и благой беспощадностью хирурга. Ибо в таком вакууме и расцветают бездушие, хищничество, потребительство. И в том, чтобы духовный мир советского человека формировался по законам коммунистической этики, как и по эталонам подлинного искусства, заключается государственный интерес.

— Пока государственная сила и философия не совпадут в одно целое, дотоле, думаю, человеческий род не жди конца злу… Это раскавыченная мысль Платона.

— Бесспорным и величайшим завоеванием Октября и явилось это совпадение личных и общегосударственных устремлений. Интересы нравственной личности ложатся в русло интересов государства в целом.

— Вернемся к личности, к облагораживающему и возвышающему влиянию на нее художественного слова и образа. Возьмем гипотетического молодого человека. Он приобщился к сокровищам мировой литературы; он научился понимать и наслаждаться высокой музыкой; через Андрея Рублева он понял, что все грешное — синоним аморального; он не может жить без поэзии, доставляющей ему почти что чувственное наслаждение. Значит ли это, что он нашел панацею от безнравственности, пустоты и эгоизма?