— Если вы антисемиты, — обращается он к четырем поэтам, — имейте мужество заявить об этом открыто.
Сущность дела формулирует тов. Сосновский.
— Этот мелкий, как будто, случай, — заявляет он, — на самом деле показывает, что мы имеем дело с весьма опасной для общества болезнью. <...> Эта гниль тем более опасна, что носители ее являются сотрудниками наших журналов и газет, что по ним некоторые будут судить о всей нашей литературе. Есенин, например, который слывет революционным поэтом, устраивал скандалы также и за границей. Известны антисемитские выходки Есенина и в Америке. Мы не можем терпеть, чтобы по Есенину судили о литературе советской России. <...>
Уже сейчас можно сказать, что, каков бы ни был приговор суда, кое-что должно измениться в отношении наших органов к тем из своих сотрудников, которые недостаточно связаны с революцией и которые умеют зачастую скрывать свои истинные настроения под удобной маской “приятия” революции» (газ. «Рабочая Москва», 1923, 12 дек., № 279).
«Вчера в Доме Печати, при переполненном зале, слушалось дело поэтов: Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина, обвинявшихся в антиобщественном хулиганском и черносотенном поведении во время пьянства в одной из московских пивных. <...>
Суд устанавливает два вопроса, которые ему предстоит исчерпывающе освоить в ходе разбирательства:
1) Подтверждается ли факт черносотенно-антисемитских выходок четырех поэтов: Есенина, Ганина, Орешина и Клычкова?
2) Правильно ли изложены А. Сосновским обстоятельства дела в статье “Испорченный праздник”?
<...> После выступления свидетелей защиты, опровергавших обвинение поэтов в антисемитизме, выступают приехавшие из Америки товарищи, рассказывающие, что во время своего пребывания там Есенин учинял дебоши, подобные разбираемому. Все скандалы носили патологически-алкогольный характер.
Поэт А. Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить...» («Рабочая газета», М., 1923, 12 дек., № 281; выделено в источнике).
«Перед допросом ряда свидетелей слово было предоставлено обвинению и подсудимым для изложения фактического хода событий. Все четверо обвиняемых категорически отрицали наличие элемента антисемитизма в их поведении и приписываемые им разговоры о “жидовском засилии”. Сергей Есенин, подтверждая, что он крикнул свидетелю Ро<д>кину: “жид”, указывал, что этот выкрик был только ругательством, лишенным абсолютно политического содержания.
<...> Львов-Рогачевский отмечал, что в произведениях обвиняемых можно отметить не только отсутствие антисемитизма, но даже любовь к еврейскому народу. Писатель А. Эфрос указывал, что с поэтами Орешиным и Клычковым он встречается ежедневно в течение нескольких лет и не заметил с их стороны никаких антисемитских выпадов, хотя, как еврей, он был бы к ним особенно чуток. Такое же показание сделал писатель Андрей Соболь. Тов. Сахаров, в течение пяти лет живший вместе с Есениным, отмечает случаи пьянства и дебоширства с его стороны, но отвергает возможность проявления им антисемитизма. Поэт Герасимов в своей характеристике поэтов Орешина и Клычкова отметил, что с первых дней революции они работали в Пролеткульте, работали честно, причем ему в течение нескольких лет приходилось общаться с ними и опять-таки он не наблюдал у них никаких антисемитских уклонов.
<...> С защитительной речью выступил т. В. П. Полонский, призывавший судить поэтов за хулиганство, за пьянство, за дебоширство, но отнюдь не за антисемитизм, которого он в их деяниях не усматривает.
В своем заключительном слове Есенин подтверждает, что он хулиганил, дебоширил и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Берлине, но, по его мнению, он “скандалил хорошо”. Он говорит, что через эти скандалы и пьянство он идет к “обретению в себе человека”, но в то же время он категорически отвергает какое-либо обвинение в антисемитизме» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов», М., 1923, 12 дек., № 284).
«13 декабря в Доме Печати был оглашен приговор товарищеского суда по делу поэтов Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина. Товарищеский суд признал, что поведение поэтов в пивной носило характер антиобщественного дебоша, давшего повод сидевшему рядом с ними гр. Ро<д>кину истолковать этот скандал как антисемитский поступок, и что на улице и в милиции эти поэты, будучи в состоянии опьянения, позволили себе выходки антисемитского характера. Ввиду этого товарищеский суд постановил объявить поэтам Есенину, Клычкову, Орешину и Ганину общественное порицание.