- Та, которая, наверное, нагрубила вам… находится в данный момент у стойки администратора и жалуется помощнику управляющего, рассказывая о том, как вы залезли ей под юбку, когда она вылезала из машины, - холодно пояснил я. - Пойдите и убедитесь в этом сами. А когда мы уходили, - продолжал я, - то, судя по лицу помощника управляющего, он начинал ей верить.
- Гнусная ложь! - воскликнул швейцар дрожащим голосом. - Если он в своем уме, то не может этому верить.
- Постой. - Констебль сурово посмотрел на швейцара. - Если она одета так же, как ее сестра, которая стоит здесь, и ты полез той под юбку, то… - лицо его внезапно покраснело, - то это самое непристойное приставание, о котором я когда-либо слышал.
- Вероятно, мне надо пойти и выяснить все самому, - растерянно пробормотал швейцар. - Наш помощник управляющего всегда был тупицей.
- Думаю, мне следует пойти с вами, - сурово проговорил констебль. - Я не допущу неприличных действий персонала. Но… слишком часто люди стали припарковывать машины там, где запрещено. Да и собаки в большинстве случаев бегают без поводков!
Оба, важно вышагивая, направились в вестибюль гостиницы. Я забросил свой чемодан на заднее сиденье маленького спортивного автомобиля, быстро забрался в него, сел рядом с Дафне, которая шлепнулась на место водителя и включила мотор.
- Ты блестяще провел эту операцию, - тепло сказала она. - И я прощаю тебе все те ужасные вещи, которые ты сказал мне вчера по телефону.
- Ты хочешь сказать, все, что я говорил, - неправда?
- Конечно, правда, - отрезала она, - поэтому все и прозвучало так ужасно.
Она снизила скорость и отвела машину от обочины, ища пространство, чтобы протиснуться в один из шести рядов медленно ползущего транспорта.
- А что еще Марвин говорил тебе обо мне? - спросила она, пока мы стояли перед красным светом.
- Не очень-то много. Рассказал, как тебя исключали из лучших пансионов. Вот, кажется, и все, насколько я помню.
- Как я была счастлива, если бы ты знал, когда мой дорогой папочка не смог подыскать для меня новой школы! - Дафне весело рассмеялась. - Он решил тогда, что мне следует сидеть дома, и нанял мне учителя - очень серьезного молодого человека, который собирался стать со временем миссионером. Он всегда жаловался на холод, и вот я совратила его в оранжерее, где температура в течение всего года была около тридцати градусов. Его звали Ричард. На следующее утро у него случился нервный срыв, когда он пытался придумать объяснение моему отцу, каким образом в середине января его лицо и руки оказались покрыты тропической потницей.
- И что же стало с Ричардом дальше?
- Спустя месяц он сбежал в матросы, говорил, что хочет посмотреть мир, но мне кажется, он хотел спастись от женщин, особенно от меня.
- А что же произошло с тобой?
- Папа махнул рукой на мое образование, а я после всего этого просто осталась одна. Ужасно скучала. Отец почти все время отсутствовал, и я торчала дома с пожилой теткой - старой девой. Спустя шесть месяцев он привез однажды к нам домой на уик-энд французского посла. Я ждала их на день позже. Тетка была нездорова и лежала в постели. Мне показалось, что наступило время, чтобы вырваться на волю. Когда они приехали, папочка повел гостя показать ему свою гордость и радость - оранжерею. Он открыл дверь и застал меня там с двумя парнями из деревни: мы голышом играли в жмурки…
- И как же прореагировал на это французский посол?
- Насколько я помню, на его лице застыло выражение задумчивости. Мне кажется, он с удовольствием присоединился бы к нашей игре, французы ведь цивилизованная нация… Но это послужило последней каплей, и произошел окончательный разрыв между мной и отцом. Спустя несколько дней папа отправил меня к своим старым друзьям в Америку. Я пробыла у Ван Халсденов в штате Мэриленд восемь месяцев, и мне нравилась каждая минута моего пребывания там.
- Там ты и встретилась с Чарли Ван Халсденом?
- Он считал себя моим кавалером. - Голос ее потеплел. - Мне было весело с ним, мы много шутили, смеялись, потому что ему было около тридцати пяти, а мне всего восемнадцать лет. Он обращался со мной как с младшей сестренкой. Так было вначале, но скоро я изменила все.
- Что, и его затащила в оранжерею?
- Знаешь, Дэнни Бойд, временами я тебя просто ненавижу. Все было вовсе не так. У нас были очень нежные отношения. Я была в него безумно влюблена, а он считал, что слишком стар для меня, любил меня держать за руку, целовать… Я была, наверное, гораздо более опытной в сексуальном отношении, чем он, но как было чудесно чувствовать, что с тобой обращаются как с застенчивой, невинной девушкой. - Она притворно вздохнула: - Ах, вернуть бы свои восемнадцать лет!
- Он уже пил тогда?
С лица Дафне исчезла улыбка.