Животное же ни едино живяше на земляных широтах, ни по воде пловущее, ни по суху ходящее, ниже по аеру летящее. Но всесвершеный Богъ водному естеству крепость вложив одушевленую и силу рождественную, живи души оттуле повеле произыти, яко из чрева внове зачатымъ младенцемъ болящаго и обременена рожествомъ свершена отрочате, яко семя бо Божие повеления спадши, водоточныя струя творяше многоплодны. От сего простокрилнии птице аеропарнии, имеяху свободно перо, на летании борзаа, и легцы возвышахуся к ширинамъ воздушнымъ, обтичюще пролития его тонкопролитная. Ово убо великокрилни и
Шестый же день паки облистоваше шипкозрачен, и вертоград добродревен Богъ насаждаше, не мотыками раскопав, ни рылми, ни разорав доброту прекрасные земля, ниже дланми насадителными, но словомъ единым. И древо всяко прозябаше доброплодно тамо, благовонно, добросенно, листвено, доброветвено и сладкоуханно. И кто убо доброту едемскую пред лицемъ представит? Ово бо стеблия садовиямь беху овощноноснымъ, ово же множество древес, благоуханнымъ и присноцветущих, ово медоточныя прозябаху овощия, ово же на красоту изращаху небесемъ точныя высотою древеса: елешия водами питаемая, и островерхое елие, превысокая тополия, и кипарисия, и брестия. Листвия сражахуся вкупе древняя, веия смешахуся и соединяхуся стеблия. Подобляхуся якоже самохотне древняя листвия пригренующася друг со другомъ сплетенми любезнейшими. Солнце восияваше и к садовию приближашеся, сметаше долу тихо листвие их кротко, елико же частина отверзашеся листвию. Восияваху шипкими доброты, и крином святяшеся белость. Небодливии же и бес трении шипцы они, елико багро и белозрачно в нихъ, яко звезда луча испущающи сияющи от земля. Ово же земленое лице зеленяшеся травами, ово же мудрияшеся росокаплеными цветовы и многоразличными доброзрачнии. Зефир тиходыходателнии подыховаше отвсюду, и цветными вонями наполняше воздух. <...>
II
Давыду же обладующу еще иноплеменными,[146]
яже кь троям брань составлена бысть ради Еллини, жени Менелаови. Сию аз восхотев брань списати, якоже писавшими прежде пишетца о ней, и хотя глаголати о ней, не якоже Омирь списует, прощения прося от благоразумных. Омир бо, сладкий языком и доброумный, различными шарови премудрости украшает словеса, инужду многая обращает и прелагает.[147] Но се убо прочее сиа да сповемыи.Цареву сыну, обладающу Троем, Приаму, супружница беше Екава, дщи Киссова, и мати бысть от сего многим детем. Имущи убо в чреве и близ рожества сущии, страхованми устрашися ношьных снов; видети бо мняшеся главню, горящую огнем, из чрева ея проничющу и попаляющу град весь вкупе. Услыша же Приамъ сиа и волхвом предложи; разуме, яко полезно есть ему и граду, аще раждаемое зверем дано будет или во огнь палящий на погибель ввержено будет. По мале же Александръ[148]
изыде на светъ, младенец радостен, благообразен, добролепен. Подобаше убо Приаму не разложити никако, но абие проникшее из чрева отроча погубити. Он же естеством побежден быв, пощаде рождьшеася: