Том 9. Письма 1915-1968

Нельзя сказать, что я знаю Самуила Мироновича Алян-ского очень давно. Я познакомился с ним всего лет десять назад. Но каждый год общения с Самуилом Мироновичем можно засчитывать за несколько лет по силе его человеческого обаяния на нас, его друзей. Обаяние это — в твердости, чистоте и подлинности его вкусов, его мыслей, его честного отношения к действительности.

Самуил Миронович — один из интереснейших людей нашего времени — знает, что мир не так уж богат талантливыми и непосредственными людьми. Поэтому он ищет талантливых людей и легко общается с ними.

Алянский — жизнелюб. О таких людях, как Самуил Миронович, принято говорить, что они «все понимают». Это одна из величайших похвал в нашей сложной жизни.

Его любовь к поэзии и живописи самоотверженна, взьь скательна, и против этой любви Самуил Миронович ни разу в жизни не погрешил.

Есть люди — не художники и не писатели, но без них не могла бы существовать в полной силе та светлая и благородная струя, которая питает мастеров и помогает им сохранить свое творческое лицо и свободу во всех самых тяжелых обстоятельствах.

Алянский предан искусству и правде искусства по-рыцарски — без страха и упрека.

Для меня Самуил Миронович — не только друг, вошедший в мою жизнь в те годы, когда дружба возникает чрезвычайно редко.

Для меня Самуил Миронович существует еще как друг нашего великого и печального поэта Александра Блока. Мне иной раз кажется, что благодаря дружбе с Алянским я становлюсь ближе к Блоку.

Моя любовь к Блоку достигла своего полного расцвета после встречи с Алянским и после его рассказов о Блоке.

Алянский по самой своей сути — издатель. Всем памятны книги издательства «Алконост», которым руководил Алянский. Деятельность «Алконоста» вошла в историю нашей культуры как одно из удивительных ее явлений.

Я поздравляю Самуила Мироновича с его большой, благородной и целеустремленной жизнью.

Поздравляет его и вся моя семья, нежно его любящая.

А пожелать Самуилу Мироновичу я хочу всего, что есть лучшего в нашем, как сказал Бунин, «непонятном, но все-таки прекрасном мире»…

Константин Паустовский.

Л. Н. ДЕЛЕКТОРСКОЙ

6 июня 1961 г. Таруса

Дорогая Лидия Николаевна, — положение мое просто трагическое. Очевидно, нужно, чтобы в сутках было 48 часов, тогда только я успею вовремя отвечать на письма и писать свои книги. Поэтому не огорчайтесь и не проклинайте меня в душе за хронические запоздалые ответы. Не обращайте на это внимания и пишите мне чаще, — после каждого Вашего письма у меня такое чувство, будто я поговорил с Вами обо всем, будто мы по-дружески поболтали и я все знаю.

Спасибо за Ваши письма, я всегда радуюсь им, как голосу далекого и милого родного человека*— хотите Вы этого или нет. Спасибо за могилу Леонардо да Винчи и за Бетховена. Я так ясно видел все это, как будто был там вместе с Вами.

Арагону я написал, что возражаю против сокращения моих вещей. Если, как он думает, французский читатель не любит больших книг, то можно каждую автобиографическую повесть издавать отдельной книгой, т. к. каждая книга существует, помимо общего, и сама по себе. До сих пор Арагон мне не ответил, что несколько противоречит французской любезности. Из этого я заключаю, что он со мной не согласен и издавать меня не будет. Кстати, переговоры со мной от имени Арагона вел в Москве некий человек по фамилии Каталя. Знаете ли Вы его? Он перевел для нашего журнала «Произведения и мнения» (издающегося на французском языке) несколько глав из «Броска на юг».

Я в письме к Арагону просил его обратиться к Вам, как к переводчице «Далеких годов». Может быть, в этом разгадка его молчания. Ну и бог с пим! Эльза — литературная генеральша — у меня тоже было с ней легкое столкновение в Париже по телефону. Из-за ее высокомерия. Потом она с Арагоном приезжали ко мне в гостиницу извиняться (помните, в ту маленькую где-то около Монмартра и «Фоли Берже»), но меня не застали.

Что касается ошибок, о которых я говорил, Вы совершенно правы. Дело касается «гимназии», счета классов и отметок.

Что касается псевдонима, моя отшельница, то Вы совершенно правы. С «Мимолетным Парижем» я сделал ошибку, но только из глубокого расположения к Вам, из любви к Матиссу и из непобедимой вольности своего воображения. Простите меня раз и навсегда.

Возможность поездки в Париж становится все реаль-пее. Очевидно, осенью это случится. В июне я должен поехать в Польшу, туда меня зовут каждый год. Потом возможна поездка в Италию на конгресс Европейского сообщества писателей (кажется, в Турин).