Томъ четвертый. Скитанія

Истинной душой экспедиціи, впрочемъ, былъ не князь, а извѣстный англійскій путешественникъ Смалльгленъ изъ Смалльгленъ-Корта, получившій большую золотую медаль отъ Лондонскаго географическаго общества за то, что на одинъ дневной переходъ онъ не достигъ Ляссы въ Тибетѣ. Это былъ очень высокій и худой джентльменъ пожилого вида, съ лысымъ лбомъ и меланхолическимъ взоромъ англійской старой дѣвы, мечтающей о помощникѣ пастора въ качествѣ послѣдняго супружескаго рессурса. Онъ былъ очень молчаливъ и застѣнчивъ и большую часть своего времени занимался производствомъ газированной воды, изъ патентованныхъ стальныхъ бобовъ новѣйшаго изобрѣтенія. Мы усложняли его работу, подкладывая ему въ коробку пустые бобы вмѣсто полныхъ, но онъ не обращалъ на это никакого вниманія и цѣлыми часами накачивалъ свой ручной насосикъ съ упрямствомъ чижа, таскающаго воду въ ведерочкѣ. Въ свободное время мистеръ Смалльгленъ занимался раскладываніемъ пасьянсовъ, и когда онъ надѣвалъ свои круглые очки, его отложной воротничекъ пріобрѣталъ женственный видъ, и носовой платокъ, небрежно брошенный на столъ, казался недовязаннымъ чулкомъ, ожидающимъ очереди. Я немало изумился, когда узналъ, что этотъ меланхолическій кроткій англичанинъ былъ извѣстный спортсменъ и стрѣлокъ, поставившій своей жизненной цѣлью избіеніе дикихъ барановъ по всему земному шару, — съ возможнымъ разнообразіемъ породъ. Именно для этой цѣли онъ ѣздилъ въ Тибетъ и на Алтай, и въ Южную Африку, и еще Богъ знаетъ куда. Мистеръ Смалльгленъ объяснилъ мнѣ со своимъ меланхолическимъ видомъ, что его идеалъ убить дикаго барана съ хвостомъ.

— Отчего домашніе бараны — съ хвостомъ, а дикіе безъ хвоста? — грустно повторялъ онъ. — Я исходилъ весь свѣтъ и нигдѣ не могъ найти какую-нибудь дикую породу, у которой хвостъ былъ бы длиннѣе, чѣмъ вотъ! — и онъ отмѣрилъ на своемъ ногтѣ полдюйма.

Князь и княгиня были привлечены мистеромъ Смалльгленомъ въ ту же баранью орбиту и вращались въ ней уже три года. Это была третья общая поѣздка, и она была, какъ и прежнія, посвящена тому же интересному предмету, т. е. баранамъ. О камчатскихъ медвѣдяхъ, смирныхъ, какъ коровы, и бродящихъ стадами по всему полуострову, великосвѣтскіе спортсмены не хотѣли и слушать. Князь снисходилъ даже до того, что признавался, что боится медвѣдей.

— У нихъ зубы!.. — говорилъ онъ отрывистыми фразами, подражавшими языку его знаменитаго англійскаго друга, — и еще… какъ это называется по-русски, claws?.. ахъ да! когти!.. Бр! гадость! Не надо!..

Я полушутя разсказалъ спортсменамъ объ особой породѣ полярнаго барана, видѣнной мною въ Верхоянскихъ горахъ, и къ моему новому удивленію, молчаливый англичанинъ вдругъ преобразился. На щекахъ его проступилъ румянецъ, а въ глазахъ блеснуло нѣчто, похожее на живой интересъ.

— Ао! — пустилъ онъ долгой горловой нотой. — Новая порода!..

Княгиня объяснила мнѣ, что въ горахъ Тибета уже прыгаетъ особая порода горныхъ барановъ, окрещенная англійскими зоологами Smallgleni, хотя нѣмцы предпочитаютъ называть ее по имени прусскаго офицера Бейнштока или Штейнбока, который посѣтилъ Тибетъ цѣлый годъ спустя послѣ Смалльглена.

— Oxis Smallgleni seconda!.. — внезапно сказалъ князь, почтительно посмотрѣвъ на своего ученаго друга. Онъ, очевидно, уже вплеталъ мысленно новый лавровый листокъ въ его ученый вѣнокъ, и я почти не сомнѣваюсь, что черезъ годъ или черезъ два штандартъ будетъ скакать по пустынному верхоянскому хребту, сгоняя якутскихъ лошадей на подмогу предпріимчивымъ путешественникамъ.

Остальное общество спортсменовъ состояло изъ княжескаго лакея, который занималъ особую каюту и сидѣлъ за общимъ столомъ, хотя и на нижнемъ концѣ, возлѣ пары учителей и молодого фотографа, который долженъ былъ увѣковѣчить подвиги спортсменовъ при помощи трехъ аппаратовъ и 2,000 пластинокъ.

Я буду писать книгу! — сообщилъ мнѣ князь. — Безъ фотографій не хорошо, incovenient, isn't it?

Я, конечно, не могъ не согласиться.

— Грязно работать самъ! — продолжалъ князь. — Лучше онъ! Онъ очень искусно!..

— Придется оговорить! — замѣтилъ я осторожно.

— Зачѣмъ? — живо возразилъ князь, и даже завитки на его лбу пришли въ движеніе. — Это мое! Я его купилъ!.. — И онъ показывалъ пальцемъ на бѣднаго маленькаго фотографа, который неловко ерзалъ на своемъ сидѣньѣ, видя, что о немъ идетъ рѣчь, и не зная въ чемъ дѣло.

Княгиня тоже не была чужда литературнымъ интересамъ.

— Какъ фамилія вашего малаго русскаго поэта? — спросила она меня, видя, что я читаю томъ малорусскихъ стиховъ. — Самаго большого изъ малыхъ русскихъ? Какъ-то на о, — я забыла. Ты не помнишь ли, Андре? — обратилась она къ мужу.

— На о? — переспросилъ онъ, подумавъ, — Соллогубъ?..

— Ахъ нѣтъ! — съ досадою сказала княгиня. — Это на губъ. Какъ-то: Савченко, Федченко… Совсѣмъ простонародная фамилія.

Я подсказалъ фамилію Шевченки, но князь продолжалъ стоять на своемъ.

— Я знаю Соллогубовъ, — возразилъ онъ, — и это хорошая семья. Они всѣ что-нибудь пишутъ, а молодой Соллогубъ, дѣйствительно, дѣлаетъ стихи.