Томъ четвертый. Скитанія

Багажемъ спортсменовъ завѣдывалъ какой-то англизированный грузинъ изъ черноморскихъ матросовъ, получавшій, по словамъ м-ра Смалльглена, 150 рублей въ мѣсяцъ, но очень похожій на француза великой арміи, на обратномъ пути изъ Москвы. Его не пустили въ каютъ-компанію, и онъ все ходилъ по палубѣ и пожимался отъ холода. Даже его горбатый грузинскій носъ весь посинѣлъ отъ холоднаго охотскаго тумана. Онъ былъ самый литературный изъ всего общества, ибо изъ кармана его короткой куртки, похожей на женскую кацавейку, постоянно торчала книжка англійскаго журнала, засаленная и нечитанная до дыръ.

Пароходъ, на которомъ мы ѣхали, принадлежалъ морскому пароходству Манчжурской желѣзной дороги, и надо-таки отдать ему справедливость, былъ чрезвычайно скверный, совсѣмъ не приспособленный для полярнаго плаванія. Манчжурская желѣзная дорога, стремясь сосредоточить въ своихъ рукахъ побольше предпріятій, взяла на себя пароходное сообщеніе съ сѣверными портами Тихаго океана, принадлежавшее прежде Обществу Добровольнаго флота.

Какъ водится, набрали многочисленную администрацію съ жирными окладами, наняли помѣщеніе, повѣсили вывѣски, напечатали бланки и рекламы, но не позаботились пріобрѣсти сколько-нибудь порядочныхъ пароходовъ. Первый пароходъ Манчжурской дороги разбился, не дойдя еще до Владивостока, второй былъ окончательно забракованъ за негодностью котловъ, и вмѣсто обѣщанныхъ четырехъ рейсовъ Манчжурка въ теченіе всего мая мѣсяца не могла начать ни одного, такъ что вся Камчатка сидѣла безъ почты и даже безъ муки и чаю. Наконецъ, подвернулся пароходъ «Байкалъ» товарищества Шевелева и К°, и Манчжурка тотчасъ же зафрахтовала его и послала на сѣверъ. Это была довольно комическая исторія. Пароходъ не имѣлъ даже парового катера для разгрузки товаровъ и имѣлъ такъ мало шлюпокъ, что въ случаѣ крушенія не зналъ бы, куда усадить команду и пассажировъ. Команда, впрочемъ, узнавъ о предстоящей прогулкѣ, чуть не сдѣлала бунта. Китайская прислуга разбѣжалась, пришлось нанимать новую, и даже самъ капитанъ всю дорогу ворчалъ и божился, что второй разъ лучше выйдетъ въ отставку, но ни за что не пойдетъ на сѣверъ.

Первый же день нашего плаванія достался намъ, что называется, клиномъ. Начался сильный вѣтеръ, скоро перешедшій въ бурю. Всѣ пассажиры легли пластомъ. Изъ каютъ знатныхъ путешественниковъ неслись самые малодушные стоны. Прыткіе спортсмены ограничивались до сихъ поръ сушей и совсѣмъ не знали моря. Китайскіе лакеи, размахивая своими волосяными хвостиками, бѣгали взадъ и впередъ съ плевальницами и тряпками, но съ непривычки ихъ тоже укачивало. Къ вечеру не осталось ни одного на ногахъ, и вся каютъ-компанія, за исключеніемъ двухъ-трехъ человѣкъ, превратилась въ сплошной госпиталь морской болѣзни.

Въ трюмѣ было еще хуже. Здѣсь расположилась группа камчатскихъ казаковъ, слѣдовавшихъ для усиленія анадырской команды. Имъ предстояло переправиться въ бухту Провидѣнія вмѣстѣ съ исправникомъ и провести тамъ лѣто для устраненія американскихъ золотыхъ хищниковъ съ территоріи полковника В. и компаніи. Ихъ было четверо, но они взяли съ собою женъ и дѣтей, и ѣздовыхъ собакъ, такъ что все общество состояло больше чѣмъ изъ полусотни. Городовые казаки полярной Сибири очень напоминаютъ городскія инвалидныя команды. Я только подивился, какъ всѣ эти бабы и грудные, ребята будутъ отгонять американскихъ «смѣлыхъ молодцовъ». Въ ожиданіи будущихъ подвиговъ камчатское воинство лежало вповалку на нарахъ и безпомощно перекатывалось съ боку на бокъ при каждомъ новомъ толчкѣ волны.

Въ другомъ трюмѣ уже прямо на полу лежало стадо корейскихъ кули, или, какъ говорятъ во Владивостокѣ, каулей, нанятыхъ пароходомъ для разгрузки клади въ портахъ. Когда кауль ходитъ по Владивостоку безъ работы, онъ ѣстъ очень мало, и, разумѣется, вѣчно голоденъ. Поэтому русскіе подрядчики, нанимающіе каулей, ввели обычай закармливать ихъ въ первые дни до-отвалу. Дважды или трижды объѣвшись солонины, кауль получаетъ отвращеніе къ ѣдѣ, и дальнѣйшее его пропитаніе стоитъ очень дешево. Если не закормить кауля въ первые дни, онъ потомъ съѣстъ впятеро больше. Теперь каули находились еще въ періодѣ обжорства; можно себѣ представить, какіе результаты давало дѣйствіе морской болѣзни на эти отягощенные желудки.

На палубѣ, кромѣ казачьихъ собакъ, былъ еще цѣлый звѣринецъ: два теленка, двѣ очень паршивыхъ овцы, четыре пары поросятъ, утки, гуси, куры. Китаецъ, приставленный смотрѣть за всѣмъ этимъ скотомъ, утверждалъ, что кромѣ поросятъ, каждая живность страдаетъ отъ морской болѣзни. Дѣйствительно, когда я поднялся на палубу во время самаго разгара бури, поросята только хрюкали и совали носы поглубже въ мѣсиво.