Томъ четвертый. Скитанія

Островитяне и чаплинцы группами стояли возлѣ миссіонерскаго дома и съ любопытствомъ старались заглянуть внутрь. Гости съ материка очень интересовались посмотрѣть, какъ шаманятъ бѣлые. Одинъ особенно экспансивный старикъ опять попытался было проскользнуть въ случайно раскрытую дверь, но капитанъ Игнъ немедленно поймалъ его за шиворотъ своей здоровой рукой и вытолкалъ обратно. Къ туземцамъ, которые спасли его отъ смерти, онъ относился даже пренебрежительнѣе норвежца, и въ свою очередь туземцы не любили его, и ребятишки даже въ лицо часто корчили ему рожи и передразнивали его хромую походку.

Наконецъ, громкіе звуки колокола поплыли надъ поселкомъ, и входы англо-саксонскаго церковнаго дома широко раскрылись, открывая доступъ новообращеннымъ низшей расы на нѣсколько молитвенныхъ часовъ. Чаплинцы и островитяне тотчасъ же наполнили длинную школьную залу и чинно усѣлись на скамейкахъ. Дѣтскій хоръ помѣстился на своихъ мѣстахъ впереди толпы.

Докторъ сѣлъ къ убогому органу; началось богослуженіе. Хоръ пѣлъ твердо и отчетливо выговаривалъ непонятныя слова англійскихъ гимновъ; къ концу докторъ даже раздѣлилъ своихъ питомцевъ на два хора, которые гармонически перекликались другъ съ другомъ.

Потомъ наступило время проповѣди при соединенномъ участіи доктора Лерриго, молодого и очень смышленаго чаплинца Увана изъ моихъ друзей и моемъ. Докторъ обращался ко мнѣ по-англійски, я переводилъ Увану по-чукотски, а онъ обращался къ толпѣ на своемъ родномъ языкѣ. Съ непривычки я иногда путался и обращался къ доктору по-чукотски, а къ Увану по-англійски, но молодой чаплинецъ превзошелъ всѣ ожиданія. Онъ подхватывалъ на лету каждое слово и сопровождалъ поученія доктора Лерриго пространными и оригинальными поясненіями въ туземномъ стилѣ. Въ сущности, вся проповѣдь принадлежала ему, по крайней мѣрѣ, наполовину. Мы съ докторомъ настолько понимали по-эскимосски, чтобы кое-какъ слѣдить за его словоохотливыми комментаріями, но, разумѣется, были совершенно безсильны направлять ихъ по своему желанію.

— У бѣлыхъ людей тоже есть шаманы! — объяснялъ Уванъ толпѣ. — Эти шаманы большіе люди, друзья начальниковъ, всю жизнь только и дѣлаютъ, что шаманятъ, и отецъ бѣлыхъ людей (президентъ) посылаетъ имъ за это пищу и ткани… Богъ бѣлыхъ людей далъ имъ большую шаманскую книгу; эта книга даетъ счастье въ промыслѣ и защиту противъ болѣзни, и изъ нея бѣлые люди учатъ своихъ дѣтей; когда они ведутъ себя худо, пьютъ много рому, обманываютъ въ торговлѣ, слишкомъ много дерутся, Ему становится скучно, и Онъ говоритъ свои мысли маленькимъ мальчикамъ, чтобы они выросли великими шаманами и, устрашая, учили сосѣдей… Богъ дулъ вѣтромъ, плевался пламенемъ, скрадывалъ людей въ темнотѣ, какъ свою добычу. Однажды, когда бѣлые люди стали слишкомъ злобны (все время дрались и пили водку, — пояснилъ Уванъ), — Бога такъ забрало за сердце, что онъ послалъ Своего родного Сына съ приказомъ, чтобы они перестали. Сынъ Божій сталъ воскрешать мертвыхъ и кормить голодныхъ, но большой злой начальникъ съ товарищами разсердился и велѣлъ Его убить (все равно, какъ капитанъ Кауперъ, — пояснилъ Уванъ, называя имя китоловнаго капитана, который прославился варварскимъ обращеніемъ съ туземцами лѣтъ тридцать тому назадъ). Но Сынъ умеръ не настояще и черезъ три дня ожилъ, поднялся на небо къ Своему Отцу и сказалъ Ему: «Смотри, что со Мной сдѣлали злые начальники!»

— Молодые люди изъ одной лодки съ Божіимъ Сыномъ, вмѣстѣ съ Нимъ ловившіе рыбу, остались на землѣ и стали ходить изъ поселка въ поселокъ, научая людей, чтобы они не обижали, не обманывали и не грабили одинъ другого…

— Но бѣлые люди ихъ никогда не слушали! — прибавилъ Уванъ, въ видѣ собственнаго комментарія.

— Такъ говорили ученики Божьяго сына и дѣти ихъ дѣтей, и правнуки правнуковъ, и теперь отецъ бѣлыхъ людей прислалъ вотъ этого молодого шамана, чтобъ разсказать эти разсказы и повторить слова жителямъ на обоихъ берегахъ этого моря и на всѣхъ островахъ…

Такова была христіанская проповѣдь въ вольномъ изложеніи Увана. Чтобъ подкрѣпить ее, докторъ роздалъ чаплинцамъ два или три десятка яркихъ картинокъ духовнаго содержанія. Они съ жадностью схватили ихъ, какъ пеструю новинку, но, разумѣется, смыслъ изображеній оставался для нихъ загадкой. Казакъ мой, порядочно говорившій по-чукотски, тоже почувствовалъ религіозное рвеніе и сталъ объяснять чаплинцамъ значеніе картинъ, подражая Увану въ своихъ объясненіяхъ и за каждымъ словомъ упоминая шамановъ. У него выходило, однако, русскіе шаманы, а не шаманы бѣлыхъ людей, какъ у Увана.

— Врутъ, должно быть, шаманы! — сказалъ ему одинъ старикъ, все время внимательно слушавшій. — У насъ такъ врутъ здорово; и сказочники врутъ, и гадальщики… Должно быть, у васъ не лучше!..