Том I

Но для него и несущественно всё, что касается Риты – он поглощен своей не новой теперь профессией, заработками хозяев, скандалами, чаевыми, тем, сколько «выколачивают» другие его приятели, в каких ресторанах выгоднее всего служить. Когда подошел к нам Бобка с каким-то своим знакомым, Шура этому знакомому улыбнулся, просиял и радостно мне шепнул:

– Очень хороший клиент. Счета средние, но много дает на чай.

Я с невольным любопытством – уже что-то зная – на него посмотрел. Не правда ли, вместе с Бобкой они составляют отлично подобранную пару, Бобка чуть припудренный после бритья, розовый, стройный, в котелке (несмотря на жаркое лето), в синем, тяжелом костюме и ярко-желтых перчатках, Марк Осипович Штейнман – кажется, я правильно расслышал его фамилию, – почти так же одетый, как и Бобка, который безбожно ему подражает, и с черной коротенькой трубочкой в зубах. Мне нравится внешность Марк-Осиповича, его хороший, выше среднего рост, его сильные, несколько широкие плечи, при достаточно узких бедрах, его неподвижно смуглое лицо, с немного впавшими, но блестяще-светлыми глазами и с поражающими, несоответствующими всему остальному страдальческими морщинами на лбу. Я только нахожу, что для своего вероятно тридцатилетнего возраста он как-то удивительно не по-взрослому рисуется, причем, если вы заметили, стиль им выбран флегматически деловой, однако с брезгливой неприязнью к делам, со смутным оттенком «непонятой гениальности» и с подчеркнуто-изысканной любезностью в обращении. Зато весь этот стиль «презрительной корректности» безукоризненно, до тонкости, соблюден, и с ним умело сочетаются тщательно обдуманные мелочи туалета – рубашка, запонки, галстух, – а также набриолиненно-гладкие темные волосы, легкий наклон вперед в разговоре, особенно с дамами, и застывшая вежливая (иногда неожиданно горькая) улыбка. Для меня во всякой наружности, как я не раз уже вам говорил, самое показательное – руки: в них, по-моему, что-то есть незабываемое, обнаженное, нередко тревожащее и таинственно-страшное. Руки у Марк-Осиповича приятные, в меру большие, смугловато-свежие, с аккуратно отделанными, правильной формы, ногтями, но я не могу отделаться от странной мысли, будто они лишь вводят в обман и будто руки, ему полагающиеся – безжизненные или грубо-простые – подменены вот этими спокойными барскими руками: не знаю, разыгралось ли у меня воображение, или же на такую мысль наталкивает голос Марк-Осиповича – сиплый, высокий, жалкий, неубедительный, замогильно-глухой – голос, часто свойственный евреям «из черты» и с нею не окончательно порвавшим. Пожалуй, еще недостаток в наружности Бобкиного друга – кривые, желтоватые, крепкие, впрочем, зубы: это словно бы вяжется с курением именно трубки и почему-то неизменно подтверждается.