Томъ пятый. Американскіе разсказы

Я себѣ подумалъ немного. Было у меня тогда двѣсти копъ грошей, по-здѣшнему, стало быть, пятнадцать далеровъ. Все равно, думаю, мало.

— Съ деньгами, говорю, не хитро на тотъ и на этотъ свѣтъ доѣхать. А вотъ кабы такъ, безъ денегъ.

— Твое счастье, — говоритъ. — Пришелъ сюда капитанъ на короткій часъ; въ Америку идетъ и везетъ людей. Онъ можетъ провезти безъ денегъ.

— Вотъ добрый человѣкъ, — говорю. — Дай ему Богъ.

А потомъ, подумалъ немного, говорю: — А откуда онъ знаетъ, что я ѣхать хочу? Я же его не видалъ совсѣмъ. Развѣ вы сказали?..

— Такъ! — говоритъ полякъ. — Онъ ищетъ людей, которые работать умѣютъ. Ты работать будешь?

Сомнѣніе меня взяло.

— Охъ, — говорю, — я не сдужаю. Я не умѣю работать ничего морское.

— Зачѣмъ морское? — говоритъ. — Можетъ, и на берегу что-нибудь поработаешь.

— На какомъ берегу, спрашиваю, на томъ или на этомъ? За его доброту согласенъ хоть цѣлую недѣлю мѣшки ворочать и платы мнѣ не надо, только хлѣба край.

Полюбились поляку мои слова.

— Пойдемъ, говоритъ, сходимъ къ тому капитану. Сами поговорите.

Съ тѣмъ я сходилъ на корабль и съ капитаномъ поговорилъ, а полякъ намъ толмачилъ.

Перевезутъ, значитъ, меня на американскую сторону и кормить будутъ, а платы не надо. Только долженъ я работать, что капитанъ свелитъ.

Я опять говорю, что морское ничего не умѣю. А капитанъ даже усмѣхнулся.

— Скажи ему, — говоритъ, — будетъ работа на берегу, хватитъ съ него. Такъ что даже я это самъ понялъ безъ поляка.

Я слушалъ съ недоумѣніемъ. Великодушное предложеніе перевозить эмигрантовъ безъ платы, ради обязательства исполнить неопредѣленную «работу на берегу», сбивалось на что-то чрезвычайно знакомое. Китайскіе кули, которыхъ я встрѣчалъ тысячами на всемъ пространствѣ Тихаго Океана отъ Гонолулу до Камчатки, путешествовали именно на такихъ условіяхъ. Мнѣ доводилось глухо слышать, что бываютъ португальскіе и испанскіе кули, но это былъ первый очевидецъ съ европейскаго рабовладѣльческаго корабля.

— А дальше что! — задалъ я вопросъ, чтобы побудить Кончака къ продолженію разсказа.

— А дальше поѣхали мы! — сказалъ Кончакъ. — На другой день съ мѣста снялись. Большой былъ пароходъ, а только старый и шелъ тихо. И людей биткомъ набито, какъ овецъ въ кошарѣ.

— Правда, думаю, этотъ капитанъ, видно, добрый человѣкъ. Такую силу народа даромъ везетъ, да еще и кормитъ. А кормили насъ, скажу вамъ, все же не очень скверно. Утромъ кофей, въ полдень юшка съ соленымъ мясомъ, а сухарей грызи, сколько хочешь, пока зубы не заболятъ.

А по-нашему, знаете: Хочь клочья, хочь вовна, абы кишка повна

.

— А какой то былъ народъ, — спросилъ я, — на этомъ кораблѣ?

— Волочуги, — сказалъ Кончакъ, — голота на подборъ. Такіе были, что съ голоду насквозь свѣтятся. Даже лохмотьевъ на спинѣ чертъ ма!

— А гдѣ онъ ихъ набралъ? — настаивалъ я.

— Должно быть, вездѣ понемногу, — сентенціозно сказалъ Кончакъ. — А только все больше Деги были, чернявые, волосатые. Иные то, должно быть, изъ мужиковъ, въ красныхъ шапкахъ и деревянныхъ лаптяхъ, а съ ними бабы въ монистахъ, а ребятишки босенькіе, какъ у насъ.

Дегами, Dagoes, янки называютъ южныхъ латинцевъ.

— Какъ же вы ѣхали? — продолжалъ я спрашивать.

— Ѣхали мы скверно! — признался Кончакъ. — Прямо сказать, очень нехорошо.

Первое дѣло, народу много было, а пароходъ былъ чудной, мѣсто есть, а спать не на чемъ. Лавокъ нѣтъ. Половина спала на полу, а на полу мокро, течетъ пароходъ. Народъ все непривычный къ морю, закачало всѣхъ, и меня съ ними выворотило всего. Даже сухари на умъ не пошли, — прибавилъ Кончакъ съ улыбкой, какъ будто разсказывалъ что-нибудь очень забавное.

— А долго вы ѣхали? — спросилъ я.

— Ѣхали долго! — сказалъ Кончакъ. — А сколько дней, не умѣю сказать. Такое, видишь, вышло, что я счетъ потерялъ. Вѣтренное было время, со всѣхъ боковъ вѣтеръ дуетъ, наверхъ выйти нельзя, всего водой обдастъ. Весь народъ сидитъ внизу. А между тѣмъ пароходъ съ боку на бокъ бросаетъ. Какъ броситъ, всѣхъ людей опрокинетъ, мѣшки вмѣстѣ летятъ, ребятишки плачутъ, бабы блюютъ, бѣда да и только. Три дня насъ бросало, потомъ потихло. Ожили мы. Сталъ я на разговоры пускаться, да опять новый языкъ, не тотъ, что въ городѣ. Ничего не выходитъ у меня.

— А полякъ гдѣ былъ? — вдругъ вспомнилъ я.

— Полякъ на берегу остался! — сказалъ Кончать. — У него, видишь, въ городѣ дѣло было. А это онъ только для меня старался. Я ему три франки далъ за услугу, доброму человѣку не жаль и дать.

Кончакъ посмотрѣлъ мнѣ въ лицо весело и немного лукаво, но я затруднился рѣшить, понимаетъ ли онъ или нѣтъ значеніе пріятельской «услуги».

— Все жъ таки я разговаривалъ съ ними, съ Дегами этими, — продолжалъ Кончакъ, — на миги, да на маяки, да всяко. А потомъ тутъ, человѣкъ отыскался, тоже шлёнзакъ, худенько белькоталъ съ Дегами, онъ намъ толмачилъ трошки. Стали мнѣ тутъ Деги морокъ въ голову пускать. Будто забралъ насъ капитанъ въ работу не на короткое время, на пять лѣтъ.

— А какъ онъ заберетъ, — говорю. — Должно быть, врешь ты, не такъ переводишь. Мы вольные люди, и я слыхалъ — Америка вольная страна.