Томъ шестой. За океаномъ

Ѳедоръ былъ человѣкъ огромнаго роста и мрачнаго вида. Онъ носилъ длинные усы и брилъ щеки осколкомъ старой косы, которую привезъ съ собой изъ Озерянъ и ни за что не хотѣлъ замѣнить американской бритвой. Онъ говорилъ, что бритва беретъ слишкомъ мягко, — онъ произносилъ мнягко, — и что для его «стерны» требуется именно коса.

День былъ будній, но Ѳедоръ еще вчера сказалъ лѣснику, что не придетъ на работу. Онъ собирался отправиться къ Сосновскому, управлявшему дѣлами комитета въ ноксвильскомъ околоткѣ, по въ высшей степени важному предмету, а именно, онъ хотѣлъ заключить съ нимъ условіе о покупкѣ своего участка съ разсрочкой платы и сдѣлать первый взносъ. Конечно, Ѳедоръ предпочелъ бы выбрать для этого будущее воскресенье и не терять рабочаго дня, но Сосновскій долженъ былъ уѣхать въ субботу въ Филадельфію, и Ѳедору не хотѣлось слишкомъ долго откладывать этого дѣла. Ноксвильскія земли, наполовину пустыя и мало воздѣланныя, почему-то начали подниматься въ цѣнѣ, и въ городѣ стали поговаривать, что комитетъ расчитываетъ привлечь новый потокъ еврейскихъ фермеровъ изъ Восточной Европы.

Сосновскій вставалъ не рано, и къ нему нельзя было отправиться раньше десяти часовъ, тѣмъ не менѣе Ѳедоръ съ ранняго утра вырядился въ свой праздничный нарядъ и обрекъ себя на нѣсколько часовъ параднаго бездѣйствія и скуки. Быть можетъ, это была съ его стороны безсознательная жертва богу важныхъ и чинныхъ сдѣлокъ, чтобы онъ оказалъ ему покровительство въ предстоящемъ ему важномъ шагѣ.

Ѳеня тоже встала и по обыкновенію немедленно отправилась задать кормъ свиньямъ. Однако, на этотъ разъ кормежка окончилась неожиданнымъ эпизодомъ. Молодой кабанъ, которому надоѣло сидѣть взаперти, еще съ вечера усердно занялся подкапываніемъ одной изъ стѣнъ хлѣва. Къ утру ходъ былъ совершенно готовъ, но хитрое животное не хотѣло пропустить завтрака. Теперь, какъ только корыто съ мѣсивомъ и ушатъ съ обрѣзками были очищены, кабанъ, не теряя времени, выбрался на свободу и прямо отправился на огородныя гряды.

— Хру-нга, хру-нга! — кричала Ѳеня, подражая свиному хрюканью и тщетно стараясь отвлечь вниманіе кабана отъ картофельной разсады. Догнать кабана было не особенно трудно, но онъ былъ упрямъ, и Ѳеня по опыту знала, что связываться съ молодыми боровами не безопасно. Два года тому назадъ, въ самомъ началѣ ея свиноводства, племянной боровъ сѣкачъ бросился на нее съ поднятыми кверху клыками, и она насилу успѣла заскочить за изгородь.

— Ѳедь, кабанъ ушелъ! — закричала она, обращаясь къ своему мужу, какъ къ послѣднему средству.

Ѳедоръ стоялъ среди двора, собираясь надѣть въ рукава широкое сѣрое пальто, которое, какъ двѣ капли воды, походило на свитку. Услышавъ крикъ жены и увидѣвъ бѣгущаго кабана, онъ еще постоялъ немного, потомъ быстро снялъ съ себя свитку, жилетъ, рубаху и остался совершенно безъ всего до пояса. Потомъ онъ поспѣшно подтянулъ ремень, поддерживавшій его штаны и продернутый, какъ очкуръ, сквозь особыя петли, и бросился вдогонку за кабаномъ. Его поведеніе было ему продиктовано обстоятельствами. Испачкать парадную одежду было недопустимо, но онъ не хотѣлъ также позволить кабану испортить картошку.

Завидѣвъ подбѣгавшаго хозяина, кабанъ пустился было на утекъ, но онъ былъ жиренъ и не могъ бѣгать очень быстро. Ѳедоръ безъ труда догналъ его своими длинными ногами. Кабанъ вдругъ повернулся, понурилъ голову и принялъ угрожающую позу.

— Тю на твою голову! — хладнокровно сказалъ Ѳедоръ. Онъ размахнулся правой ногой и внезапно далъ кабану такого пинка своимъ тяжелымъ чоботомъ, что строптивое животное отлетѣло въ сторону шаговъ на пять и растянулось на землѣ.

— А хочешь, такъ зарѣжемъ тебя! — прибавилъ Ѳедоръ съ учительной нотой въ голосѣ. Кабанъ растянулся на бороздѣ и припалъ головой къ землѣ, какъ собака, ожидающая удара. Тяжелый носокъ озерянскаго сапога сразу вышибъ изъ него всякую охоту къ сопротивленію. Ѳедоръ подумалъ немного, потомъ вытащилъ ремень изъ штановъ и захлестнулъ его петлей за шею кабана… Новымъ пинкомъ онъ заставилъ его подняться на ноги и торжественно повелъ его назадъ, одной рукой сжимая ремень, а другой поддерживая свои широкія, какъ море, шаровары.

Ѳеня поглядѣла на странную фигуру своего мужа и такъ и покатилась со смѣху.

— Охъ, ты, грибъ подберезовикъ! — съ трудомъ выговорила она, хватаясь руками за перекладину изгороди.

Ѳедоръ часто выдѣлывалъ на своей усадьбѣ разныя диковинныя штуки. Онъ, между прочимъ, былъ настолько силенъ, что одинъ амбарчикъ, который былъ обращенъ дверью на сѣверъ, онъ сдвинулъ съ мѣста, какъ медвѣдь, и повернулъ его на югъ.

Ѳедоръ посмотрѣлъ на жену съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, но потомъ короткая улыбка проскользнула между его жесткихъ черныхъ усовъ. Собственно говоря, онъ не видѣлъ ничего смѣшного въ своемъ поступкѣ, но женщина смѣялась такъ заразительно, что на минуту и онъ заразился ея веселостью.