Томъ шестой. За океаномъ

Сверхъ ожиданія Ѳедоръ не засталъ Сосновскаго дома. Уполномоченный комитета въ этотъ день всталъ почти такъ же рано, какъ Ѳедоръ Брудный, и тотчасъ же уѣхалъ изъ дому по нетерпящимъ отлагательства дѣламъ. Ночью онъ получилъ телеграмму отъ одного изъ благопріятелей, который служилъ при городскомъ отдѣленіи комитета. Телеграмма сообщала, что нѣсколько членовъ комитета намѣрены на другой день внезапно посѣтить Ноксвиль. Такія посѣщенія случались довольно часто, особенно лѣтомъ, и составляли нѣчто среднее между ревизіей и пикникомъ. Члены обыкновенно пріѣзжали къ завтраку, угощались у уполномоченнаго скромными дарами сельскаго хозяйства, кушали душистый медъ образцовой пасѣки и прекрасные фрукты, взращенные въ плодовомъ саду сельскохозяйственной академіи, потомъ дѣлали краткій обходъ ноксвильскихъ «учрежденій», осматривали академію и нормальную школу, а если посѣщеніе приходилось въ субботу, отправлялись въ синагогу, посѣщали фабрику Блюменталя и усадьбы двухъ наиболѣе богатыхъ фермеровъ, потомъ приходили назадъ къ Сосновскому, гдѣ ихъ ожидалъ обѣдъ, уже болѣе изысканнный, съ закусками и шампанскимъ, купленнымъ изъ самой большой лавки въ Ноксвилѣ. Впрочемъ, шампанское члены комитета часто привозили съ собою изъ Филадельфіи. Шампанское развязывало языки, и кто-нибудь изъ наиболѣе именитыхъ гражданъ Ноксвиля, чаще всего самъ Сосновскій, произносилъ рѣчь, въ которой дѣятельность комитета и преуспѣяніе ноксвильской «идеи». превозносились до небесъ и изображались полными самыхъ радужныхъ обѣщаній для будущаго. Послѣ обѣда члены комитета уѣзжали обратно въ Филадельфію и Нью-Іоркъ, унося съ собою самое пріятное воспоминаніе о сельской экскурсіи, и ревизія бывала окончена.

На этотъ разъ, впрочемъ, помимо ревизіи и пикника, члены комитета, повидимому, хотѣли составить противовѣсъ собранію интеллигентныхъ эмигрантовъ, праздновавшихъ свою годовщину, и потому рѣшились явиться въ Ноксвиль уже на другой день.

Они считали себя наиболѣе здоровыми и надежными элементами еврейства и ревностно стремились противопоставить свое вліяніе воздѣйствію нечестивыхъ, космополитическихъ и радикальныхъ интеллигентовъ. Къ ноксвильскому «простому народу» они относились въ высшей степени заботливо и постоянно старались оберегать его отъ вредныхъ вліяній, насколько это деликатное и отвѣтственное попечительство допустимо въ безцеремонной и грубой Америкѣ.

Не заставъ Сосновскаго дома, Ѳедоръ было расположился его ждать, но маленькія дѣти Сосновскаго вбѣжали въ комнату и объявили, что папа уѣхалъ въ Ноксвиль, а оттуда поѣдетъ на вокзалъ и вернется только къ полудню.

Ихъ было четверо, и старшему было только десять лѣтъ. Населеніе Ноксвиля отличалось плодовитостью, и интеллигенты не составляли исключенія. У доктора Харбина и его брата было вмѣстѣ шестеро дѣтей, у Сосновскаго четверо, а у Драбкина цѣлыхъ пятеро. Все это при томъ были люди среднихъ лѣтъ, которые обѣщали въ ближайшія десять лѣтъ удвоить свое наличное потомство.

Госпожа Сосновская тоже вышла къ Ѳедору и посовѣтовала ему придти послѣ обѣда, когда парадные гости уѣдутъ назадъ.

Это была толстая, совсѣмъ расплывшаяся дама, съ сѣрымъ лицомъ и заспанными глазами. По виду ея никто бы не повѣрилъ, что десять лѣтъ тому назадъ она получила степень доктора философіи, ибо единственная философія, доступная ей въ настоящее время, была житейская и практическая, сводившаяся къ безпечальному житью, мирному потребленію продуктовъ и безостановочному накопленію денегъ.

Ѳедоръ отправился домой въ полномъ разочарованіи. Онъ потерялъ понапрасну рабочій день, ибо переговоры съ Сосновскимъ должны были состояться только ночью. Вернувшись на свою усадьбу, онъ нѣсколько минутъ стоялъ въ нерѣшимости передъ дверью, какъ будто спрашивая себя, не слѣдуетъ ли ему оставаться до вечера въ томъ же неудобномъ и стѣсняющемъ движенія костюмѣ.

Послѣ того онъ быстро рѣшился, снялъ съ себя свитку, рубаху и такъ далѣе и облачился въ свое обычное рабочее платье. Потомъ взялъ топоръ и корчевальный крюкъ и отправился на лѣсистую половину своего участка, чтобы въ теченіе предстоящихъ свободныхъ часовъ очистить, насколько возможно, отъ лѣсныхъ порослей еще одинъ лишній клочекъ земли.

XI.

Было уже семь часовъ, когда Ѳедоръ Брудный во второй разъ явился къ Сосновскому. На этотъ разъ онъ не захотѣлъ переодѣться. Его сѣрая короткая куртка была вся въ пятнахъ, и на лѣвомъ локтѣ была четвероугольная заплата, и башмаки его, цѣлый день топтавшіе только что развороченную землю, были сѣры отъ пыли и стучали по доскамъ крыльца своими толстыми, такъ называемыми дубовыми подошвами, какъ лошадиныя копыта.

Но свою кису съ деньгами и чековую книжку жены Ѳедоръ принесъ за пазухой, твердо рѣшившись не уходить домой, пока не окончитъ своего дѣла.