Том Сойер за границей

но когда начало смеркаться, то стало еще хуже. Вдруг Том ткнул меня в бок

и прошептал:

  - Смотри!

  Глянул я на корму и вижу, что профессор тянет что-то из бутылки. Это мне

сильно не понравилось. Вскоре он хлебнул еще разок, еще, а потом принялся

петь. Тем временем наступила ночь, надвигалась гроза. Профессор все пел и

пел - каким-то диким голосом, а тут еще загремел гром, в снастях завыл и

застонал ветер, и совсем жутко стало. Было так темно, что мы уже не могли

видеть профессора. Нам очень хотелось, чтоб и голоса его не слышно было,

но все равно он до нас доносился. Потом он замолк, но не прошло и десяти

минут, как мы заподозрили неладное, и нам захотелось, чтоб он опять поднял

крик, - тогда бы мы хоть знали, где он сидит. Вдруг сверкнула молния, и мы

увидели, что профессор встает, но он был пьян и потому зашатался и упал. И

тут мы услышали в темноте крик:

  - Они не хотят ехать в Англию! Отлично! Я возьму другой курс. Они хотят

меня покинуть - пусть покидают, и притом немедленно!

  Я чуть не помер со страху, когда он это сказал. Тут он снова умолк и

молчал так долго, что я просто не мог больше выдержать, и мне стало

казаться, что молнии уж больше никогда не будет. Наконец все же блеснула

молния, и мы увидели, что профессор ползет на четвереньках в каких-нибудь

четырех футах от нас. Ох, посмотрели бы вы на его глаза! Он кинулся к Тому

и закричал: "Отправляйся за борт!", но тут снова стало ужасно темно, и я

не мог разглядеть, схватил он его или нет, а Том не произнес ни звука.

  Снова наступило долгое, мучительное ожидание, потом опять сверкнула

молния, и тут я увидел, как голова Тома опускается куда-то под лодку и

исчезает. Он повис на веревочной лестнице, которая болталась в воздухе за

бортом. Профессор завопил и кинулся к нему, но тут опять наступила тьма.

  - Бедный масса Том, пропал он совсем! - простонал Джим и бросился на

профессора, но того уж и след простыл.

  Вдруг раздались дикие вопли, потом послышался еще один крик - потише, а за

ним другой - откуда-то издалека, снизу, так что его едва можно было

разобрать, и тут я услыхал, как Джим говорит:

  - Бедный масса Том!

  Наступила жуткая тишина, и наверняка можно было сосчитать до четырехсот

тысяч, покуда снова вспыхнула молния. Когда она вспыхнула, я увидел, что

Джим стоит на коленях. Руки он положил на ящик, голову опустил на руки, а

сам плачет. Не успел я взглянуть за борт, как уже снова стало темно, и я

даже обрадовался - мне и видеть-то ничего не хотелось. Но когда снова

сверкнула молния, я осмотрелся кругом и вижу, что кто-то болтается на

лестнице там, внизу, на ветру, и что это - Том!

  - Лезь наверх! - крикнул я. - Полезай сюда, Том!

  Голос у него был такой слабый, а ветер ревел так сильно, что я не мог

разобрать, что он говорит, но решил, что он спрашивает, на борту ли

профессор.

  - Нет, он упал в океан! Лезь наверх! Может, помочь тебе?

  Конечно, все это происходило в темноте.

  - Гек, кого ты зовешь?

  - Тома!

  - Ох, Гек, да как же это так, разве ты не знаешь, что бедный масса Том...

- тут Джим испустил жуткий вопль, всплеснул руками и снова завопил. Дело в

том, что тут как раз вспыхнула яркая молния, а он поднял голову и увидел,

что Том, белый, как снег, лезет на борт да прямо ему в глаза глядит.

Понимаете, он решил, что это привидение...

  Том вскарабкался на борт. Как только Джим убедился, что это он, а не его

дух, он принялся обнимать и целовать Тома, да так, что просто с ног до

головы обслюнявил, и называл его всякими ласковыми именами. Совсем

рехнулся от радости. Тут я и говорю:

  - Чего ты ждал, Том? Почему сразу наверх не лез?

  - Я боялся, Гек. Я видел, что кто-то пролетел мимо меня вниз, но в темноте

не мог разобрать, кто. Ведь это мог быть ты или Джим.

  Вот каков Том Сойер - он всегда разумно рассуждает. Он не полез наверх,

покуда не узнал, где профессор.

  К этому времени буря разыгралась со страшной силой, гром гремел и грохотал

во всю мощь, молнии сверкали, ветер выл и ревел в снастях, а дождь лил как

из ведра.

  Стояла такая темень, что нельзя было разглядеть свою собственную руку;

потом вдруг вспыхивал яркий свет, и тогда вы могли пересчитать каждую

ниточку на своем рукаве, а сквозь пелену дождя было видно, как внизу, на

необъятных океанских просторах, бушуют и бьются волны. Замечательная штука

такая буря, да только не особенно приятно наблюдать ее, когда ты затерян

где-то высоко в небе, промокший до нитки и несчастный, да к тому же только

что лишился одного из членов своей семьи.

  Мы сидели на носу, тесно прижавшись друг к другу, тихонько говорили о

несчастном профессоре, жалели его и сокрушались, что люди его высмеивали и

были к нему так жестоки. А ведь он же делал все что мог, и не было рядом с

ним ни одного друга, никого, кто бы его подбадривал и не давал ему слишком

много думать, чтоб он не свихнул себе мозги. На корме была целая куча

всякой одежды и одеял, но мы решили, что лучше мокнуть под дождем, чем

лезть в тот конец. Понимаете, было как-то жутко идти на то место, которое,

как говорится, еще не остыло после покойника. Джим сказал, что он готов

скорее промокнуть насквозь, чем идти туда, да, не ровен час, между двумя