Том Сойер за границей

молниями наткнуться на дух профессора. Он сказал, что ему всегда делалось

худо от одного вида призрака, и он скорее помрет, чем дотронется до него.

ГЛАВА V ЗЕМЛЯ

Мы старались придумать какой-нибудь план, но никак не могли поладить. Джим

и я - мы стояли за то, чтоб повернуть обратно и ехать домой, но Том

сказал: когда рассветет, мы сможем различить дорогу, и тут-то наверняка

окажется, что мы совсем недалеко от Англии. Тогда уж, пожалуй, стоит туда

съездить, а домой вернуться на пароходе, - по крайней мере будет чем

похвастать.

  К полуночи буря утихла, выглянул месяц и осветил весь океан. Нам стало

сразу очень уютно и до смерти захотелось спать. Растянулись мы на своих

ящиках и тотчас же уснули, а когда проснулись, то увидели, что уже солнце

всходит. Море сверкало, словно усеянное алмазами, погода стояла

прекрасная, и скоро все наши вещи высохли.

  Мы пошли на корму поискать чего-нибудь на завтрак и вдруг видим - стоит

под колпаком компас, а в нем огонек светится. Том сразу забеспокоился и

говорит:

  - Надеюсь, вам понятно, что это значит. Это значит, что кто-нибудь всегда

должен стоять на вахте и управлять этой штуковиной - все равно как на

корабле, а не то она будет носиться где попало по воле ветра.

  - Так что же она делала все это время, с тех пор как... с тех пор как

произошло несчастье с профессором? - спрашиваю я.

  - Носилась, - отвечает он удрученно, - ясное дело, что носилась где

попало. Сейчас ветер гонит ее к юго-востоку, но откуда мы можем знать,

давно ли он дует в эту сторону или нет.

  Том взял курс на восток и сказал, что будет так держать, покуда мы не

позавтракаем. Профессор припас всего, чего только можно пожелать, лучше не

бывает. Правда, не хватало молока для кофе, но зато была вода и вообще все

что угодно - печка и все, что полагается к ней; трубки, сигары и спички,

вино и водка, - ну да это не по нашей части, - книги, морские и всякие

другие карты, и даже гармоника; и еще меха, одеяла и без счета всякой

дряни вроде медных бус и украшений. Том сказал, будто это верный признак,

что профессор собирался лететь к дикарям. Были и деньги. Да, профессор

здорово все устроил.

  После завтрака Том научил меня и Джима управлять шаром и распределил всех

нас на четырехчасовые вахты - так, чтобы мы по очереди сменяли друг друга.

Когда вахта Тома кончилась, его сменил я, а он нашел среди вещей

профессора перо и бумагу и принялся писать письмо домой тете Полли. В

письме он подробно рассказал все, что с нами было, пометил его: "В

Небесной Тверди, близ Англии", сложил, запечатал красной облаткой,

надписал адрес, а сверху большими буквами вывел: "От Тома

Сойера-Эрронавта". То-то, говорит, обалдеет Нат Парсонс, почтмейстер,

когда увидит в своей почте такое письмо.

  - Том Сойер, - говорю я, - ведь это вовсе не твердь, а шар.

  - А кто сказал, что это твердь, чудила?

  - Сам же ты на письме написал.

  - Ну и что ж? Это вовсе не значит, что шар - это твердь.

  - А я думал, что значит. Ну ладно, а что же тогда эта "твердь" означает?

  Гляжу - он вроде смутился. Начал он рыться у себя в памяти, да, видно, не

нашел там ничего подходящего и говорит:

  - Не знаю я, да и никто не знает. Это просто слово, очень хорошее слово, и

все тут. Немного найдется на свете слов лучше этого, пожалуй, их и вовсе

нет. -

  - Ишь ты! - говорю. - Ну а что же оно значит? В чем его суть-то?

  - Говорят тебе - не знаю. Это слово люди употребляют для... для... одним

словом, для украшения. Вот, например, кружевные манжеты. Их ведь не ради

тепла к рубашке пришивают, верно?

  - Понятно, не ради тепла.

  - Однако ведь пришивают же их?

  - Пришивают.

  - Ну вот видишь - письмо, что я написал, это вроде рубашки, а твердь - это

кружевные манжеты, которые к ней пришили.

  Ну, думаю, не стерпит Джим таких слов, это уж как пить дать. Так оно и

вышло.

  - Ох, масса Том, нельзя так говорить, грешно это. Вы же знаете, что письмо

не рубашка, и никаких манжетов на нем нету. Их тут вовсе и пришить-то

некуда, вам их ни за что не пришить, а если вы даже их пришьете, они все

равно держаться не будут.

  - Да замолчи ты! Не говори, чего не понимаешь.

  - Да неужто вы, масса Том, и в самом деле думаете, будто я не понимаю в

рубашках? Да ведь я же всегда относил белье в стирку, с тех самых пор,

когда...

  - Ты что, с ума меня свести захотел? Замолчи! Это метафора, только и всего.

  От такого слова мы вроде как поперхнулись и с минуту молчали. Потом Джим

спрашивает, робко-преробко, потому что видит - Том крепко обиделся:

  - Масса Том, а что такое метафора?

  - Метафора это... значит... гм... метафора - это... это иллюстрация.

  Тут он сам видит, что от этого никому не легче, и начинает снова:

  - Вот, например, когда я говорю: ворон ворону глаз не выклюет, то я хочу в

метафорической форме выразить, что...

  - Да что вы, масса Том! Обязательно выклюет. Неужто вы не знаете? Вы

только подождите, пока вам попадутся сразу два ворона, и уж тогда...

  - Ах, да оставь ты меня в покое наконец! Ведь в твою дурацкую башку самую

простую вещь вбить невозможно. Не приставай ко мне больше, слышишь?

  Джим с победоносным видом замолчал. Он был очень доволен собой: наконец-то