Том восьмой. На родинѣ

Въ правомъ переднемъ углу были устроены большіе вѣсы, съ рычагомъ, раздѣленнымъ по десятеричной системѣ, сдѣланные изъ твердаго дерева безъ малѣйшаго кусочка желѣза. Въ лѣвомъ углу пестрѣли затѣйливо выплетенныя изъ молодой ивы загородки для телятъ. Кириловъ любилъ ихъ и зимою всегда держалъ двухъ или трехъ въ избѣ. Въ декабрьской полутьмѣ, въ просторной хозяйственной лабораторіи было такъ тоскливо, что даже телята составляли общество для одинокаго человѣка. Они играли для Кирилова ту же роль, что тѣни шакаловъ въ пустынѣ для Святого Антонія. Кириловъ привязался къ своимъ четвероногимъ питомцамъ, какъ къ маленькимъ дѣтямъ, кормилъ ихъ изъ собственныхъ рукъ и даже клалъ ихъ спать на свою кровать, перенося ихъ съ собой вверхъ по мѣрѣ обычнаго восхожденія. Надъ больными телятами онъ просиживалъ безсонныя ночи и усердно отыскивалъ для нихъ лѣкарство въ домашней аптекѣ, которую пополнилъ каждый годъ и съ одинаковымъ успѣхомъ примѣнялъ къ лошадямъ и коровамъ и къ туземнымъ сосѣдямъ. Въ деревянномъ полу въ разныхъ мѣстахъ были врѣзаны люки, которые вели въ погреба и погребки, вырытые въ мерзлой подпочвѣ. Здѣсь хранились молочные скопы и разнообразная готовая пища въ охлажденномъ или даже замороженномъ видѣ. Всѣхъ погребовъ было пять, и каждые два года Кириловъ выкапывалъ еще одинъ.

Быстро поставивъ въ каминъ охапку тонкихъ дровъ съ лѣвой этажерки, Александръ Никитичъ усѣлся на свое обычное мѣсто впереди каминнаго жерла. Со своей странной татарской головой, сухопарой фигурой и небрежной одеждой онъ походилъ на монгольскаго кудесника, который готовится при помощи таинственныхъ заклинаній привести въ движеніе окружающіе предметы и заставить ихъ исполнять свои приказанія. Взявшись за ручку большого рычага, выходящаго наружу, онъ сильно потянулъ ее къ себѣ. На крышѣ послышался скрипъ, и большая черная затычка поднялась надъ дымовой трубой, какъ ведро надъ колодцемъ, потомъ отошла въ сторону и спустилась внизъ. Сѣверные жители, открывая и закрывая трубу, взлѣзаютъ на крышу по особой лѣстницѣ, вырубленной изъ толстаго бревна. Кириловъ, устроивъ систему рычаговъ, пересталъ лазить на крышу и потомъ, слѣдуя обычной логикѣ изобрѣтателя, сбросилъ на землю ступенчатое бревно и велѣлъ разрубить его на дрова. Къ сожалѣнію, хитрая деревянная механика дѣйствовала не очень аккуратно, и иногда затычка, поднятая на рычагѣ, ни за что не хотѣла попасть обратно въ трубу послѣ топки. Изба была такъ высока, что обыкновенный человѣкъ навѣрное бы почувствовалъ затрудненіе, но длинноногій хозяинъ взлѣзалъ вверхъ прямо по стѣнѣ, цѣпляясь за ея выступы, какъ кошка, и до сихъ поръ ни за что не хотѣлъ поставить на прежнее мѣсто другое бревно со ступеньками. Открывъ каминъ, Кириловъ двинулъ другой рычагъ. Широкій и многовѣтвистый скребокъ, искусно вырѣзанный изъ большого оленьяго рога, въ видѣ лапы съ растопыренными и очень острыми пальцами, немедленно высунулся внутрь камина и усердно сталъ выгребать загнѣту изъ-подъ дровъ, поставленныхъ для топки. Нѣсколько горячихъ углей, скрывавшихся подъ загнѣтой, вышли наружу, но огня было мало. Кириловъ отодралъ большую полосу бересты и подбросилъ ее къ дровамъ. Береста, сухая, какъ порохъ, затлѣлась, потомъ вспыхнула пламенемъ, и дрова весело загорѣлись. Чайникъ еще съ вечера былъ наполненъ водой, а котелокъ — различными ингредіентами, изъ которыхъ хозяинъ приготовлялъ себѣ ѣду. Съ незапамятныхъ временъ Кириловъ относился къ пищѣ почти съ такимъ же благоговѣніемъ, какъ и окружающіе якуты и юкагиры. Онъ считалъ преступленіемъ, если малѣйшая съѣдобная частица пропадетъ безъ пользы. Поэтому ѣду себѣ онъ обыкновенно варилъ изъ разныхъ отбросовъ молочнаго и рыбнаго хозяйства, на которые лѣтомъ никто не хотѣлъ обращать вниманія, квасилъ полуобъѣденную рыбью кожу въ молочной сывороткѣ, разваривалъ въ рыбьемъ жиру обрѣзки конскаго потроха или телячьей головизны, приготовлялъ въ подражаніе туземцамъ ѣдкую сору, гдѣ въ обильной молочной кислотѣ растворяются даже рыбьи кости и головки, брошенныя въ закисающее молоко для большей питательности. Время отъ времени онъ приготовлялъ въ видѣ лакомства какой-то странный продуктъ, смѣшанный изъ коровьяго и конскаго жира вмѣстѣ съ мелкимъ сахаромъ, ягодами и кислыми сливками. Онъ называлъ его пастилой и употреблялъ преимущественно для угощенья пріѣзжающихъ, посылалъ также большое количество въ видѣ гостинца многочисленнымъ пріятелямъ въ городѣ Пропадинскѣ. Муки и вообще растительныхъ продуктовъ Кириловъ не употреблялъ по принципу, считая ихъ недостаточно питательными для этого холоднаго климата. Ихъ, впрочемъ, почти невозможно было доставать въ этомъ отдаленномъ углу, гдѣ даже въ часовнѣ, замѣнявшей церковь, по нѣскольку лѣтъ не было ни одной просфоры.