Том восьмой. На родинѣ

Спустившись внизъ, Кириловъ быстро убралъ избу, потомъ снялъ съ себя одежду и, сунувъ ноги въ широкія странныя калоши изъ коровьей шкуры, не очищенной отъ шерсти, пошелъ на озеро купаться. Такъ поступали всѣ жители Урочева, ибо на берегу озера не было сухого мѣстечка, куда положить одежду. Кириловъ слѣдовалъ общему примѣру. Немногіе обитатели этой полярной пустыни часто поступали, какъ Адамъ и Ева до грѣхопаденія, и ему и въ голову не приходило видѣть въ этомъ соблазнъ. Этотъ вольнодумный аскетъ, умерщвлявшій свою плоть безъ надежды на будущую награду, былъ наивенъ, какъ монахиня, и, несмотря на свою житейскую опытность, не понималъ соблазна, какъ пятилѣтній ребенокъ. Но изъ всѣхъ культурныхъ привычекъ онъ сохранилъ любовь къ тѣлесной чистотѣ и, отказавшись отъ хлѣба и сахару, не могъ обходиться безъ мыла и свѣжей воды. Даже зимою, онъ ежедневно мылся въ большомъ ушатѣ передъ горящимъ пламенемъ очага, хотя добывать и согрѣвать воду было долго и затруднительно, а рѣзкія измѣненія температуры грозили простудой даже самому закаленному здоровью.

Александръ Никитичъ Кириловъ происходилъ изъ хорошаго дворянскаго рода и въ числѣ своихъ предковъ считалъ именитаго казанскаго мурзу, на котораго онъ, поводимому, сталъ похожимъ подъ старость. Воспитаніе его не имѣло ничего общаго съ аскетизмомъ или съ великодушными стремленіями, и еще восемнадцати лѣтъ онъ вмѣстѣ съ отцомъ ревностно занимался псовой охотой и устройствомъ домашняго оркестра. Внезапно волна подхватила его и понесла съ собой. Откуда она пришла, онъ самъ не зналъ и не могъ дать себѣ отчета. У него не было соотвѣтственныхъ знакомыхъ, онъ не читалъ ни одной наводящей на размышленіе книги; но въ воздухѣ было разлито что-то молодое и свѣтлое, какой-то электрическій токъ, тонкій и извилистый, пробѣгавшій мимо по незримому пути и внезапно вызывавшій отвѣтный трепетъ въ каждой молодой душѣ, способной къ напряженію и блеску.

Восемнадцатилѣтній мальчикъ бросилъ отца и мать, отказался отъ богатства и старыхъ привычекъ и бросился въ бездну своихъ новыхъ вѣрованій, — какъ бросаются съ крутого берега въ воду. Съ тѣхъ поръ, прошло тридцать лѣтъ, наполненныхъ такими наслоеніями испытаній и дѣятельности, что ихъ хватило бы на четыре обыкновенныхъ человѣческихъ жизни. Мальчикъ скоро возмужалъ и привыкъ выбирать дорогу, не подчиняясь чужому мнѣнію. Кириловъ мѣнялъ поприще за поприщемъ и на всѣхъ проявилъ необыкновенную работоспособность. Онъ постоянно поступалъ по-своему и стремился примѣнять оригинальные способы дѣйствій, которые, однако, приносили неожиданно полезные плоды. Даже въ урочевской пустынѣ онъ остался вѣренъ самому себѣ и какъ бы шутя вызвалъ какъ изъ подъ земли такія отрасли дѣятельности, самая возможность существованія которыхъ не пришла бы на умъ другому человѣку. Казна устроила въ Пропадинскѣ дешевую продажу соли, но соль эта служила объектомъ различныхъ замысловатыхъ операцій въ рукахъ соляного надзирателя, а жителямъ доставались только жалкія крупинки. Кириловъ добился того, что ему въ Урочево стали присылать сто пудовъ, и въ ближайшее лѣто посолилъ десять большихъ стоговъ сѣна пластъ за пластомъ во время уборки и сметыванія. Въ началѣ весны онъ собралъ самыхъ истощенныхъ лошадей и коровъ изъ ближайшихъ селеній и, откормивъ ихъ соленымъ сѣномъ, получилъ блестящіе результаты. Теперь соленое сѣно употреблялось изъ года въ годъ, и порода скота замѣтно стала улучшаться вокругъ Урочева. Почти въ то же время Кириловъ на свои сбереженія выписалъ изъ Россіи матеріалъ для приготовленія сѣтей и упорно старался выучить своихъ сосѣдей вязать сѣти по русскому поморскому способу, чтобы онѣ выходили крѣпче и пригоднѣе для промысла. Молочное хозяйство было его третьей затѣей, но оно разрослось и поглотило все его время и силы.

Вернувшись съ купанья, Александръ Никитичъ взялъ косу и пошелъ накосить свѣжей травы для самыхъ молодыхъ телятъ. Но притащивъ домой двѣ большихъ связки, онъ почувствовалъ такую усталость, что даже присѣлъ отдохнуть на лавку. Въ послѣдніе годы силы его постепенно слабѣли; долгія лишенія, вольныя и невольныя, стали сказываться, и онъ уже ощущалъ себя старикомъ, съ ослабѣвшими членами, неспособнымъ къ работѣ и непригоднымъ къ одинокой жизни въ Урочевскомъ скиту. Все чаще и чаще приходили недуги, онъ побѣждалъ ихъ при помощи діэты и простыхъ лѣкарствъ, но потомъ они приходили снова.

Свѣжій удой стоялъ на столѣ, и его слѣдовало разлить въ бураки и убрать на мѣсто.

«Зачѣмъ эти хлопоты? — вдругъ подумалъ Кириловъ. — Нелѣпая и безцѣльная работа!» Потомъ по привычкѣ поднялся, сходилъ къ поставцу за посудой для розлива и сталъ процѣживать густое молоко. Въ головѣ его, однако, пробѣгали все тѣ же странныя мысли.

— Зачѣмъ существуетъ все? — спросилъ онъ самого себя и внезапно почувствовалъ, что это не философское любопытство, и что вопросъ о цѣли міросозданія касается его лично еще ближе, чѣмъ вопросъ о молочномъ хозяйствѣ. Повидимому наступало время для общей ликвидаціи и подведенія итоговъ.