Том восьмой. На родинѣ

Александръ Никитичъ перебралъ всю свою прошлую жизнь. У него были враги, съ которыми онъ боролся и которыхъ всегда ненавидѣлъ отъ всего сердца. Но теперь въ воспоминаніяхъ чувство его потеряло прежнюю остроту, ибо онъ сознавалъ въ самомъ себѣ то же злое и циническое настроеніе, которое нѣкогда составляло главную дѣйствующую силу противнаго лагеря. У него были товарищи, и многіе изъ нихъ ушли изъ свѣта, но вмѣсто подвиговъ мужества и любви онъ вспоминалъ теперь ихъ мелкіе недостатки и съ удивленіемъ ощущалъ, что въ его памяти сохранилось только недоброжелательство и что вся его горечь и вражда перемѣстились съ праваго берега на лѣвый.

Грѣхопаденіе его было мысленное, — въ окружавшей пустынѣ не было никакого поприща для дѣйствій, — а онъ уже ощущалъ себя вродѣ падшаго ангела злымъ и свободнымъ отъ убѣжденій, которыя признавалъ теперь предразсудками, порвавшимъ идейныя путы, которыя прежде связывали съ общимъ стадомъ его закаленную природу, чуждую плотскаго соблазна и всякой личной привязанности.

Несмотря на теплоту полудня Кириловъ почувствовалъ холодъ; быть можетъ, чувство злого одиночества, оледенившее его сердце, распространилось холодомъ на его ослабѣвшее тѣло. Онъ поднялся съ мѣста и побрелъ домой, такъ какъ это было его единственное убѣжище.

На площадкѣ передъ избой собралась цѣлая сходка. Въ трехъ верстахъ отъ Урочева протекала большая рѣка, по которой ежегодно проходили огромныя стада лососей, выплывавшія изъ захолустныхъ озеръ метать икру въ свѣжей проточной водѣ.

Благодаря стараніямъ Кирилова три ближайшіе поселка соединялись, чтобы загораживать езомъ одинъ изъ большихъ протоковъ, служившій дорогой для рыбныхъ стадъ.

Сѣти, необходимыя для лова, были даны Кириловымъ, но числились за различными домохозяевами, ибо иначе по обычаю половина улова должна была бы достаться собственнику сѣтей, и все предпріятіе превратилось бы въ полубатрацкую затѣю.

Промыселъ былъ обильнѣе всего въ срединѣ лѣта: высмотръ производился ежедневно, и всѣ хозяева, имѣвшіе пай въ езу, сходились къ дѣлежу. Они не довѣряли одинъ другому, но ставили больше всего въ вину другъ другу именно отсутствіе, такъ какъ оно подавало поводъ къ безконечнымъ будущимъ распрямъ. Кириловъ тѣмъ болѣе не могъ оставаться дома. Онъ былъ основателемъ общаго лова и имѣлъ два пая, и его отсутствіе на дѣлежѣ было бы навѣрное сигналомъ къ общей дракѣ и цѣлому ряду ссоръ впослѣдствіи.

Александръ Никитичъ записалъ дневное наблюденіе и переодѣлся. Всѣ пайщики были босы и засучили штаны до колѣнъ, такъ какъ дорога къ рѣкѣ по обыкновенію шла черезъ топь.

Езъ былъ сдѣланъ изъ свай, забитыхъ въ дно и соединенныхъ между собой крѣпкой деревянной рѣшеткой. Нѣсколько десятковъ лиственницъ и березъ, срубленныхъ подъ корень, было погружено въ воду, вершиной внизъ, передъ рѣшеткой еза.

Сверху онѣ были слегка привязаны къ перекладинамъ, а внизу теченіе прижимало ихъ къ езу, образуя плотный и упругій заплотъ. Десять широкихъ пролетовъ были загорожены сѣтями въ родѣ двойного коническаго мѣшка, укрѣпленнаго на жердяхъ и развернутаго по теченію. У берега стояли два челнока, сшитые волосяными веревками изъ тонкихъ досокъ, съ длиннымъ двойнымъ весломъ, изогнутымъ посрединѣ.

Промыселъ былъ обиленъ, изъ каждой сѣти вываливалась въ челнокъ груда отборной рыбы, и послѣ осмотра на пескѣ образовался цѣлый холмъ, блиставшій влагой и серебристой чешуей. Благодаря присутствію Кирилова, дѣлежъ прошелъ безъ особенныхъ инцидентовъ. Покончивъ взаимные счеты, пайщики раскрыли на разныхъ мѣстахъ берега свои погреба; то есть неглубокія ямы, накрытыя хворостомъ и травой, и сложили туда рыбу. Она должна была пролежать такъ до будущей весны, подгнить и даже перебродить и превратиться въ черное и горькое мѣсиво, пригодное для употребленія только при крайнемъ голодѣ.

Александръ Никитичъ непріязненно смотрѣлъ на своихъ сотрудниковъ. У него на берегу рѣки стояло импровизированное солильное корыто въ видѣ стараго челнока, наполненнаго крѣпкимъ растворомъ соли. Онъ вымачивалъ рыбу въ разсолѣ день или два, потомъ вывѣшивалъ ее на сушильню, гдѣ она подсыхала на вѣтру безъ всякой порчи. Но якуты упорно держались за свои ямы и не хотѣли даже пробовать его вяленыхъ балыковъ.