Том восьмой. На родинѣ

Къ другу Кирилова постоянно ходили люди, молодые и старые: по субботамъ были «фиксы» и собиралась цѣлая толпа. Кромѣ того, по той же лѣстницѣ этажемъ выше и этажемъ ниже жили адвокатъ и инженеръ. У тѣхъ тоже часто собирались гости приблизительно того же круга. Иные нерѣдко переходили изъ одной квартиры въ другую, въ одномъ мѣстѣ обѣдали, въ другомъ пили чай, или, напримѣръ, шли въ гости къ инженеру, а нечаянно попадали этажемъ выше къ члену суда, и оставались тамъ. Замѣчательнѣе всего было то, что сами хозяева, жившіе въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ, были мало знакомы между собой, никогда не ходили въ гости другъ къ другу, и только слегка раскланивались, встрѣчаясь у подъѣзда. Тѣмъ не менѣе изъ квартиры въ квартиру переходили не только гости, но даже посуда и мебель.

Черезъ три дня Кириловъ, увлеченный почти противъ своей воли, побывалъ у адвоката и инженера, перезнакомился съ множествомъ народа, слушалъ рѣчи и пренія. Но въ то же самое время его стѣсненное чувство не прошло и даже приняло новый оттѣнокъ.

Кириловъ слушалъ и недоумѣвалъ. Это была сытая обывательская жизнь, но она имѣла совсѣмъ незнакомый характеръ. Никто не игралъ въ карты, не повторялъ городскихъ сплетенъ, даже о литературѣ не говорили, даже за дамами и за барышнями ухаживали мало. Всѣ съ утра до вечера говорили о политикѣ, притомъ разбивались на партіи и спорили до одурѣнія. Тѣхъ ультра-лѣвыхъ партій, которыя встрѣтились Кирилову по сибирской дорогѣ, здѣсь не было. Здѣсь было только три партіи, кадеты, эс-деки и эс-эры. Кадеты были постарше и посолиднѣе. У многихъ были сѣдые волосы, изрядное брюшко и деньги въ банкѣ. Между прочимъ всѣ три хозяина квартиръ были изъ кадетовъ, членъ суда былъ лѣвый кадетъ, адвокатъ былъ центровикъ, а инженеръ довольно правый, съ наклономъ къ октябризму. Кадеты говорили о томъ же, о чемъ когда-то мечталъ Кириловъ, но ихъ рѣчи почему-то раздражали его.

«Зачѣмъ они говорятъ, — думалъ онъ, — молчали бы».

У него было странное напряженное чувство, какъ будто это были манекены или покойники, которымъ по ихъ природѣ не полагалось разговаривать, а они вдругъ ожили и заговорили.

Одинъ разъ онъ не выдержалъ и сказалъ своему товарищу: — И вы тоже полѣзли въ политику.

— А какъ же, — живо возразилъ членъ суда, — мы тоже граждане, мы не можемъ равнодушно видѣть, какъ гибнетъ Россія.

Люди помоложе дѣлились пополамъ. Одна половина была эс-деки, другая эс-эры. Они спорили между собой еще ожесточеннѣе, чѣмъ съ кадетами.

Кириловъ никакъ не могъ понять, почему они такъ горячатся и наскакиваютъ другъ на друга, какъ бойцовые пѣтухи. Когда-то, тридцать лѣтъ тому назадъ, среди товарищей Кирилова тоже были партіи. Были землевольцы, народовольцы, чернопередѣльцы. Теперь Кириловъ не могъ хорошенько вспомнить, въ чемъ собственно состояла разница. Землевольцы звали въ деревню, народовольцы совершали терроръ. Ну, а чернопередѣльцы? Они тоже звали въ деревню и оставались въ городѣ. Кириловъ плохо разбирался въ своихъ воспоминаніяхъ. Но онъ былъ увѣренъ, что въ его время спорили совсѣмъ иначе, не такъ свирѣпо, а, напротивъ, вѣжливо, по-братски, почти любовно.

Теперь же, когда противники переходили на личную почву и начинали говорить взаимныя рѣзкости, ему хотѣлось вставить свое слово, помирить, остановить.

Однажды онъ вмѣшался почти неожиданно для самого себя.

Спорили двое студентовъ, медикъ и ветеринаръ, оба пятаго курса, медикъ былъ эс-декъ большевикъ, ветеринаръ эс-эръ. Они скоро стали давать другъ другу имена. Медикъ называлъ ветеринара мелкимъ буржуемъ, ветеринаръ медика: хвастливымъ бланкистомъ.

— Зачѣмъ вы бранитесь, — вдругъ сказалъ Кириловъ, — не все ли равно, кто крещенъ по какому обряду, по православному или по католическому — все-равно христіане. Также и вы помните лучше, что вы братья соціалисты, а не враги.

Оба спорящіе посмотрѣли на него съ короткимъ недоумѣніемъ, потомъ наскочили на него сразу и съ обѣихъ сторонъ. Эс-декъ заговорилъ о диктатурѣ пролетаріата, эс-эръ о диктатурѣ народа. Оба выговаривали слово «диктатура» коротко и увѣсисто, какъ будто кидали булыжникъ на мостовую. Кириловъ послушалъ, послушалъ, махнулъ рукой и вышелъ изъ комнаты.

4.

— Сегодня сходимъ въ одинъ домъ, — сказалъ хозяинъ Кирилову. — Къ инженеру Левицкому.

— Хорошо, — согласился Кириловъ. — Тоже кадетъ?

— Жена у него славная барыня, — отозвался хозяинъ. — Она прежде была ваша знакомая.

Кириловъ поднялъ голову, вопросительно посмотрѣлъ на товарища: тонъ его голоса былъ какой-то необычайный.

— Слишкомъ давно это было, — сказалъ онъ равнодушно. — Я не помню.

Левицкіе жили парадно. У подъѣзда стояли сѣрые львы съ тупыми каменными лицами. И дверь отворилъ швейцаръ въ ливреѣ, съ такимъ же каменнымъ лицомъ. И въ передней рядомъ съ вѣшалкой стояла пальма въ кадкѣ и желтая ваза на неуклюжей мраморной колонкѣ.

Хозяйка вышла навстрѣчу: это была полная, хорошо сохранившаяся женщина съ черными глазами и волосами съ легкой просѣдью.

Глаза ея блестѣли довольно ярко, но еще ярче блестѣли золотые часы, крупные, почти мужскіе, висѣвшіе на ея объемистой груди на самомъ видномъ мѣстѣ.